Зорькин: Крепостное право", скрепа" дореволюционной России - Теперь будет "Скрепостное право"! От редакции: Валерий Зорькин нашел в крепостничестве духовную скрепу О крепостном праве и духовных скрепах
1. О крепостном праве и духовных скрепах
Зорькин дал положительную оценку крепостному праву, отмененному в 1861 году. «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: «Мы были ваши, а вы — наши»», — написал он в статье под названием «Сон права рождает произвол», опубликованной 26 сентября 2014 года в «Российской газете».
Зорькин также провел аналогию между реформами Александра II и девяностыми годами XX века, когда президентом России был Борис Ельцин. По мнению председателя КС, такие резкие изменения всегда приводят к социальному хаосу, который «как правило, приходится гасить контрреформами и репрессиями».
2. Явь, Навь и Правь — как Зорькин отправил себя в мир богов
«В славянском мифологическом миропонимании (в некоторых его интерпретациях) различают три стороны бытия или три мира — Явь, Навь и Правь. Явь — это мир явленный, осязаемый, соотносимый с понятием материи. Навь — можно уподобить области отражения, или информации. Правь — это мир „богов“, а, точнее говоря, сфера должного, законов, управляющих реальностью, или мера вещей. Причем все эти три мира неразрывно связаны и одновременно заключены один в другом, подобно трем сказочным царствам — хрустальному, серебряному и золотому, — свернутым внутри волшебного яйца», - эту картину мира глава КС также изложил в своем трактате на страницах «Российской газеты».
В действительности вся эта теория взята из известной исторической фальсификации — «Велесовой книги», созданной уже в середине XX века русским эмигрантом Юрием Миролюбовым и имитирующей праславянский язык.
3. О неравенстве мужчин и женщин из-за «биологических различий»
Попытки уравнять права мужчин и женщин, «не принимая во внимание их естественные биологические различия», расходятся с традиционными семейными ценностями и угрожают существованию человечества, считает председатель КС. Об этом Зорькин заявил на открытии ХХ Всемирного русского народного собора в Москве в ноябре 2016 года.
4. Об отсутствии прав у «сексуальных и гендерных меньшинств»
Зорькин выступил также против ряда западноевропейских законов, в частности, против признания прав сексуальных меньшинств. «Я имею в виду такие законодательные новеллы, которые объявляют правовой нормой нетрадиционные модели поведения сексуальных и гендерных меньшинств, санкционируют вторжение государственных органов и правительственных организаций во вполне благополучные семьи».
5. О том, как права человека в России не должны создавать угрозу государству
Защита прав человека не должна «подрывать нравственные устои общества и разрушать его религиозную идентичность», заявил Зорькин на Петербургском международном юридическом форуме в мае 2017 года.
«Вмешательство государства во внутреннюю жизнь семьи должно быть очень осторожным, оно должно укреплять, а не разрушать отношения между ее членами. Защита прав человека не должна подрывать нравственные устои общества и разрушать его религиозную идентичность. Обеспечение прав граждан не должно создавать угрозу государственному суверенитету. Наконец, защита достоинства человека не должна вести к отказу от тех моральных универсалий, на которых сформировалось когда-то человечество и которые до сих пор позволяли ему сохранять себя от саморазрушения» — убежден глава КС.
6. Об Амстердаме и Махачкале
«Давайте оставим в стороне, как ты хочешь жить, свободу мысли и так далее, я это не затрагиваю, я затрагиваю специфические условия, которые явно говорят, что не может быть одинаково в Амстердаме и в Махачкале», заявил Зорькин, обосновывая право местных властей запрещать гей-парады.
7. Самый туманный суд в мире
«В решениях Конституционного Суда должна сохраняться некая загадка, намеренная многозначительная недоговоренность, скрывающая многозначность, которая лишь подчеркивает главное, конституционное содержание, в остальном оставляя законодателю полную свободу выбора», — так Зорькин
Уже несколько дней кряду без перерыва вынужден выслушивать от гаеров "Эха Москвы" их возмущения по поводу заявления председателя Конституционного суда РФ Валерия Зорькина, направленного на оправдание крепостничества.
Сложилось устойчивое впечатление, что человек окончательно зарвался, объявляет крепостное право главной духовной скрепой России и требует его возвращения.
На первой полосе свежего "Собеседника" Дима Быков даже стишком на эту тему разразился. Процитирую лишь строфу, остальное читайте на картинке по клику.
Все перемены рад проклясть я.
Удел России - нищета,
Необходимость самовластья
И прелести кнута...
Хороший стишок, стилистически вполне достоверный, пушкинский.
И вот уже после такого я не стерпел и полез гуглить, чего же там такого Зорькин на самом деле наговорил. Ибо ну никак в голове не укладывалось.
Открываю "Российскую Газету" и читаю:
"Наиболее провальной, по общему мнению специалистов, стала крестьянская реформа. Прежде всего она была очевидно половинчатой: формально даровала свободу, но не создала условия для того, чтобы крестьяне смогли этой свободой реально воспользоваться; освободила крестьян от власти помещиков, но усилила зависимость от общины (ведь земля не принадлежала крестьянину на правах собственности, ею распоряжалась община); дала личную свободу, но обесценила ее жесткой экономической зависимостью и т.д.Но дело было не только в этом. Что-то такая реформа очень болезненно обрушила в российском обществе. Некрасов очень точно выразил эту мысль так: "Распалась цепь великая, распалась и ударила одним концом по барину, другим - по мужику". Какую "цепь великую" разрушила реформа? Она разрушила уже и без того заметно ослабевшую к этому времени связь между двумя основными социальными классами нации - дворянством и крестьянами. При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: "Мы были ваши, а вы - наши".
Разорвав внутреннюю связь между элитой и массами, реформа окончательно закрепила за царем как носителем власти статус главного объекта народных чаяний, или, говоря современным языком, социальных ожиданий. Таким образом, основная линия социального напряжения - между властью и крестьянскими массами - лишилась важнейшего амортизатора в лице помещиков. И это стало одной из существенных причин роста "бунташных", а затем и организованных революционных процессов в России на исходе XIX и в начале ХХ вв.
Нельзя не сказать и о темпах реформ, которые были воистину беспрецедентными. Эти темпы предопределили не просто болезненный, а шоковый характер преобразований..."
http://www.rg.ru/2014/09/26/zorkin.html
Что ж, не врут либералы. Действительно, Зорькин назвал крепостничесво "скрепой". Вот только когда видишь это определение в контексте, становится очевидно, что его вовсе не следует однозначно позитивно толковать. Больше того, доводы представляются разумными, а вывод логичным. И вывод этот не в том, что крепостное право - это прекрасно, а совсем наоборот - в том, что реформы на скорую руку ведут лишь к ещё большим бедам и ужасам.
И в этом я с Зорькиным полностью и целиком согласен.
Крепостничество было отвратительно по своей сути, но оно работало! А просто ампутировать многовековой социальный институт, не предложив ничего толкового и стабильно-работоспособного взамен - это идиотизм чистой воды.
В правительственной« Российской газете» статью. Такое с ним, время от времени, случается, но в этот раз почему-то ждали сенсации. Перед публикацией полного текста в РГ выпустили короткий анонс о возможности« точечных изменений» Основного закона, анонс, где речь шла, фактически, о ликвидации остатков местного самоуправления в стране, тут же растащили на цитаты.
Но ждали большего. В телеграм-каналах намекали, что грядет едва ли не конституционный переворот. Особо смелые аналитики без всякого стеснения набрасывали четкие контуры грядущих изменений российского государственного устройства: появляется новый орган без внятных полномочий, но с неизбираемыми членами, например, Государственный совет. Владимир Путин назначает себя главой Госсовета, и становится пожизненным диктатором, передавая номинальную президентскую власть Дмитрию Медведеву или какому-нибудь другому бессмысленному и бесправному преемнику. В общем, на ровном месте возникло что-то вроде интриги.
Кстати, разговоры про то, что Путин вот-вот учредит Госсовет, и сделается бессменным правителем России московские пикейные жилеты ведут уже не первый год. Почему-то именно это название кажется любителям сложных схем наиболее подходящим для нового — и совсем уже настоящего — центра власти. Но Путин подводит, Путин тяготеет к простым схемам.
Вот и Зорькин в целом подвел. Статья« Буква и дух Конституции» наконец вышла, и тут же выяснилось, что глава КС — не сторонник, а наоборот, противник радикальных реформ. Причем не без привкуса оппозиционности — недостатком Основного закона называет, например, «крен в пользу исполнительной ветви власти». Сокрушается из-за того, что мало в России социальной справедливости, поминает нечестную приватизацию, хоть и успевает вовремя оговориться: «Социальное напряжение, порождаемое чувством несправедливости, усугубляется естественной усталостью населения от трех десятилетий реформ, а также беспрецедентным(и добавлю — неправовым, т. е. противоречащим нормам международного права) экономическим, и прежде всего санкционным, давлением на Россию со стороны США и Западной Европы». Показывает, то есть, старшим, что генеральную линию понимает.
Гневно клеймит зарвавшихся коррупционеров, и даже позволяет себе довольно острые политические высказывания: «Необходимо, чтобы у оппозиции была реальная возможность прихода к власти в рамках Конституции, т. е. на началах честной политической конкуренции». Рассуждает о прелестях двухпартийной системы, ссылаясь при этом на опыт США, что тоже выглядит слегка крамольно: «Предвижу, что меня могут упрекнуть в конструировании искусственных теоретических схем, оторванных от „живой“ практики. Между тем именно по таким „схемам-чертежам“ создавалась двухпартийная система США(как и вся их конституционная политическая система). Не зазорно и заимствовать чужой опыт, выдержавший проверку многовековой практикой». Хотя, конечно, и здесь не без оговорки: «Нынешняя модель либеральной представительной демократии, характерная для большинства развитых стран, уже, как давно говорят ведущие политологи Европы или Америки, явно не справляется с современными вызовами».
В общем, даже чижика не съел, хотя пару раз красиво проговорился. Среди воды благих пожеланий есть довольно откровенная атака на Европейский суд по правам человека, мешающий нам выстраивать нашу уютную« конституционную идентичность», да и само понимание базовых прав у главы Конституционного суда довольно специфическое. Вот, пожалуй, ключевой фрагмент текста: «1) общественное согласие в вопросе о правах человека в различных государствах имеет социокультурную специфику и 2) это именно общественное согласие, которое устанавливается большинством общества и устанавливается для большинства. Я вовсе не имею в виду, что концепция конституционной идентичности ориентирована лишь на защиту прав большинства. Но хочу подчеркнуть, что права меньшинств могут быть защищены в той мере, в какой большинство с этим согласно». Сюда же — рассуждения об «ответственности каждого не только за себя, но и за других» и про традиционный« русский коллективизм».
Впрочем, тут особенно удивляться не приходится: в конце концов, мы ведь не раз видели решения, которые штампует Конституционный суд, защищая принятые Думой антиконституционные законы. Видели, на себе чувствовали, что здесь сотворили со свободой собраний и со свободой слова. В этот раз Валерий Зорькин хотя бы от рассуждений о пользе крепостного права воздержался, — и на том спасибо. А ведь рассуждал в свое время, причем все в той же «Российской газете»: «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: „Мы были ваши, а вы — наши“».
Что во всем этом по-настоящему важно? Да, пожалуй, только то, что появление статьи Зорькина свидетельствует — какие-то идеи по радикальному пересмотру положений Конституции в верхах все-таки имеются. Ведь не с авторами же телеграм-каналов глава КС полемизирует, когда пишет: «Мне представляются особенно тревожными вновь появляющиеся призывы к кардинальным конституционным реформам».
И, как ни странно, на данный момент гарантом Конституции остается, как ему по Конституции и положено, Владимир Путин. Он отлично сжился с действующей Конституцией, научился, когда это требуется, вытирать о нее ноги, сохраняя на лице выражение достоинства и уважения к Основному закону. Он безраздельно правит страной 18 лет, уходить не спешит, и, если понадобится, найдет, разумеется, способ остаться еще на один срок, не изобретая для этого новых структур. Его карманный парламент принимает явно противоречащие Конституции законы, и смущает это только тех, кого с использованием этих новых законов сажают или штрафуют. Когда гарант говорит, что Конституция неприкосновенна, он не пытается нас обмануть. Зачем вообще к ней прикасаться, руки пачкать? Все и так отлично работает.
Председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин ностальгирует о крепостном праве. В духе времени делает он это непосредственно на страницах официальной «Российской газеты», используя актуальный бюрократический язык, уже не советский, но и не демократический. «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации», — пишет человек, работа которого состоит в защите конституционных норм Российской Федерации. И становится как-то обидно, и за эти самые нормы, и за Федерацию, и даже за внутреннее единство нации, которое, по Зорькину, удерживалось исторически лишь кнутом и купчей.
В интернете ходила блестящая пародия на современное российское законотворчество, написанная Ильей Клишиным. Речь там шла как раз о том, как общественность прореагирует на закон о возвращении крепостного права. Все начнется с дежурных острот и легкого возмущения, предсказывает Клишин, как, например, в том случае, когда нам вводили внесудебные блокировки сайтов. А кончится программной заметкой Скойбеды, в которой она напишет: «Моя прабабка смогла быть крепостной, и я смогу». На том все и успокоятся. Крепостничество будет успешно введено в России с 1 января 2015 года. Оставшиеся до «скрепы» месяцы разумно потратить на выяснение важнейшего вопроса: кто теперь будет у кого в крепостных.
Но, может быть, Зорькина захватили в плен антиконституционные формирования и он таким экзотическим способом передает нам сигнал? Не верьте, нас здесь плохо кормят и постоянно бьют по голове самыми тяжелыми кодексами, включая свод законов Российской империи. В пользу этой версии вроде бы говорит и зачин прокрепостнической статьи, где Зорькин жалуется, что «система международного права становится сферой вольных интерпретаций со стороны силы» и призывает в ответ к модернизации (слово из совершенно другой политэпохи). Но дальше по тексту модернизация оказывается мобилизацией, и все встает на свои места.
О сервильном председателе Конституционного суда вспоминают редко. Собственно, в его судьбе был один героический жест: двадцать один год назад, в октябре 1993 года, Зорькин выступил против президента Ельцина, признав его указ № 1400 против Верховного совета нарушением Конституции. Тогда ему пришлось уйти в отставку, и после введения новой Конституции Зорькин, вернувшийся сначала в кресло судьи Конституционного суда, а десять лет спустя и в должность председателя этого суда, больше ни разу не подводил своих патронов.
Судьба Зорькина не завидна. С одной стороны, он призван возвышаться над политической схваткой и хранить основной закон страны от любых агрессоров. С другой, он сам кормится с руки, для которой Конституция 1993 года примерно такой же обязательный к выполнению документ, как самая демократическая в мире сталинская, образца 1936-го. Зорькин последовательно признавал конституционным все, что требовал заказчик. Например, отмену судов присяжных для обвиняемых в терроризме. В 2009 году два коллеги Зорькина, судьи Кононов и Ярославцев, сделали публичное заявление о потере судом независимости. Их лишили полномочий, а Зорькин раздавал интервью о том, что судьи выполняли заказ на развал России. В 2011 году Зорькин сравнил митинг на Болотной с расстрелом Белого дома в 1993-м.
Но простая верность теперь никого не впечатляет. Зорькин вынужден забегать вперед, угадывать желания патрона и предлагать свои услуги по идеологической обслуге самых перверсивных фантазий начальства. Видно, как судье-слуге уже тяжело это делать, как он не успевает за переменчивой российской повесткой. Отсюда и «крепостное право».
В которой много внимания уделил эпохе Великих реформ Александра II. Главный тезис текста - в неудаче реформ виноваты реформаторы, а значит, по мысли Зорькина, на них лежит и ответственность за контрреформы. Я бы по-другому взглянул на эту проблему: стакан всегда наполовину полон, и «неудачные» реформы все равно переводят общество в новое состояние, пусть и не всегда такое, как планировали реформаторы. Автор проводит смелые сопоставления 1861 года с 1917 и 1991-м, но сегодня я хотел бы поговорить о другом.
Читателям больше всего бросился в глаза один из заключительных пассажей текста: «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: "Мы были ваши, а вы - наши" ».
Позвольте мне небольшое отступление в американистику.
В середине позапрошлого века Россию и США часто сравнивали. Обе страны воевали с южными соседями, и приращивали свои территории за счет, соответственно, Османской империи и Мексики. Обе страны осваивали обширные пространства - Сибирь и Дикий Запад. Но главное - Российская империя и Соединенные Штаты Америки оставались последними крупными «цивилизованными» государствами, в которых сохранялись институты принудительного труда и личной несвободы, - крепостное право и негритянское рабство. Две страны избавились от этих институтов почти одновременно, в 1861 и 1863 годах, но оба общества еще долгое время страдали от их последствий, политических, экономических и культурных.
Сравнение последствий рабства и крепостного права появлялось и спустя полвека после их отмены: так, Владимир Ленин в 1913 годах в статье «Русские и негры» сожалел о том, что крепостные были освобождены без революции, из-за чего, дескать, развитие капитализма в России отстает от аналогичных процессов в США, где освобождение негров произошло в ходе Гражданской войны.
В самих США на протяжении долгого времени рабство считалось необсуждаемым злом, хотя южный образ жизни мифологизировался и романтизировался, что мы знаем, например, из романа и фильма "Унесенные ветром". В стране, где свобода является одним из основных принципов, на которых воспитываются поколения американцев, защищать рабство было очень тяжело. Тем не менее, в начале 1970-х американское общество резко критиковало двух историков, С.Энгермана и С.Фогеля за их книгу «Время на кресте». Опираясь на клиометрический анализ экономических показателей Юга до и после отмены рабства, авторы доказывали, что рабство было экономически эффективным способом хозяйства. (В современной России подобные оценки крепостного права высказывает Б.Н.Миронов (что характерно, - тоже, как и Энгерман с Фогелем, прибегающий к количественным методам в изучении истории). (Кстати, не исключено, что Зорькин свои оценки основывает на чтении книг Миронова)). Защищаясь от критики, авторы писали, что экономическая эффективность рабства не означает, будто оно не было злом и не заслуживало отмены хотя бы по морально-этическим основаниям.
Однако если в США «оправдание» рабства всегда вызывало резкую реакцию общества, обвинения авторов таких текстов в расизме, а авторы вынуждены были оправдываться, то в России все более популярный разговор о благотворности крепостного права приводит лишь к распространению нервных шуток на тему возвращения этого института. Быстро отслоившаяся "элита", кажется, всерьез рассматривает варианты законодательного закрепления социального неравенства, сложившегося за пару десятилетий. Самостоятельная ценность свободы в этих дискуссиях не упоминается вообще, а «сумеречная зона», в которой оказалась страна, снимает все барьеры и делает возможным все, - вернее, не оставляет ничего невозможного.