Ночь перед рождеством читать гоголь полное содержание. Ночь перед Рождеством. Лучшие рождественские истории,, Еще

Николай Васильевич Гоголь

Ночь перед Рождеством

Ночь перед Рождеством
Николай Васильевич Гоголь

Внеклассное чтение (Росмэн)
Повесть Н. В. Гоголя «Ночь перед Рождеством» из сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки» отличает доброта, сказочность и мягкий юмор. И дети, и взрослые с интересом читают о том, как черт украл месяц, и о том, как кузнец Вакула летал к царице в Петербург за черевичками для своей возлюбленной Оксаны.

Николай Васильевич Гоголь

Ночь перед Рождеством

Истории старого пасечника

Стоит ясная морозная ночь накануне Рождества. Светят звёзды и месяц, искрится снег, над трубами хат клубится дымок. Это Диканька, крохотное село под Полтавой. Заглянем в окошки? Вон старый казак Чуб надел тулуп и собирается в гости. Вон его дочка, красавица Оксана, прихорашивается перед зеркальцем. Вон влетает в печную трубу очаровательная ведьма Солоха, радушная хозяйка, к которой любят захаживать в гости и казак Чуб, и сельский голова, и дьяк. А вон в той хате, на краю села, сидит, попыхивая люлькой, какой-то старичок. Да ведь это пасечник Рудый Панько, мастер рассказывать истории! Одна из самых весёлых его историй о том, как чёрт украл с неба месяц, а кузнец Вакула летал в Петербург к царице.

Всех их – и Солоху, и Оксану, и кузнеца, и даже самого Рудого Панька – придумал замечательный писатель Николай Васильевич Гоголь (18091852), и в том, что ему так точно и правдиво удалось изобразить своих героев, нет ничего необыкновенного. Гоголь родился в небольшом селе Великие Сорочинцы Полтавской губернии и с самого детства видел и хорошо знал всё то, о чём позже писал. Отец его был помещиком и происходил из старинного казацкого рода. Николай учился сперва в Полтавском уездном училище, потом – в гимназии в городе Нежине, тоже недалеко от Полтавы; здесь-то он впервые и попробовал писать.

В девятнадцать лет Гоголь уехал в Петербург, служил какое-то время в канцеляриях, но очень скоро понял, что призвание его не в этом. Он начал понемногу печататься в литературных журналах, а чуть позже выпустил и первую книжку «Вечера на хуторе близ Диканьки» – сборник удивительных историй, будто бы рассказанных пасечником Рудым Паньком: о чёрте, укравшем месяц, о таинственной красной свитке, о богатых кладах, которые открываются в ночь накануне Ивана Купалы. Сборник имел огромный успех, очень понравился он и А. С. Пушкину. Гоголь вскоре с ним познакомился и подружился, и в дальнейшем Пушкин не раз помогал ему, например, подсказав (конечно, в самых общих чертах) сюжет комедии «Ревизор» и поэмы «Мёртвые души». Живя в Петербурге, Гоголь издал и следующий сборник «Миргород», куда вошли «Тарас Бульба» и «Вий», и «петербургские» повести: «Шинель», «Коляска», «Нос» и другие.

Следующие десять лет Николай Васильевич провёл за границей, лишь изредка возвращаясь на родину: понемногу жил то в Германии, то в Швейцарии, то во Франции; позже на несколько лет поселился в Риме, который очень полюбил. Здесь был написан первый том поэмы «Мёртвые души». В Россию Гоголь вернулся лишь 1848 году и поселился под конец жизни в Москве, в доме на Никитском бульваре.

Гоголь – писатель очень разносторонний, произведения его такие разные, но объединяет их остроумие, тонкая ирония и добрый юмор. За это больше всего ценил Гоголя и Пушкин: «Вот настоящая весёлость, искренняя, непринуждённая, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе…»

П. Лемени-Македон

Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звёзды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Ещё ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошёл тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.

Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом чёрными смушками, с дьявольски сплетённою плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, приметил её, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнёт. Он знает наперечёт, сколько у каждой бабы свинья мечет поросёнков, и сколько в сундуке лежит полотна, и что именно из своего платья и хозяйства заложит добрый человек в воскресный день в шинке. Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость. А ведьма между тем поднялась так высоко, что одним только чёрным пятнышком мелькала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звёзды, одна за другою, пропадали на небе. Скоро ведьма набрала их полный рукав. Три или четыре ещё блестели. Вдруг, с противной стороны, показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Близорукий, хотя бы надел на нос вместо очков колёса с Комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая всё, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчийв мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто чёрт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.

Между тем чёрт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг отдёрнул её назад, как бы обжёгшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдёрнул руку. Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый чёрт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чём не бывал, побежал далее.

В Диканьке никто не слышал, как чёрт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того танцевал на небе, и уверял с божбою в том всё село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех. Но какая же была причина решиться чёрту на такое беззаконное дело? А вот какая: он знал, что богатый козак Чуб приглашён дьяком на кутью, где будут: голова; приехавший из архиерейской певческой родич дьяка в синем сюртуке, бравший самого низкого баса; козак Свербыгуз и ещё кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха, перегонная на шафран водка и много всякого съестного. А между тем его дочка, красавица на всём селе, останется дома, а к дочке, наверное, придёт кузнец, силач и детина хоть куда, который чёрту был противнее проповедей отца Кондрата. В досужее от дел время кузнец занимался малеванием и слыл лучшим живописцем во всём околотке. Сам ещё тогда здравствовавший сотникЛ…ко вызывал его нарочно в Полтаву выкрасить дощатый забор около его дома. Все миски, из которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалёваны кузнецом. Кузнец был богобоязливый человек и писал часто образа святых: и теперь ещё можно найти в Т… церкви его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалёванная на церковной стене в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день Страшного суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный чёрт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключённые прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою картиною и писал её на большой деревянной доске, чёрт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но, несмотря на всё, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры чёрт поклялся мстить кузнецу.

Одна только ночь оставалась ему шататься на белом свете; но и в эту ночь он выискивал чем- нибудь выместить на кузнеце свою злобу. И для этого решился украсть месяц, в той надежде, что старый Чуб ленив и не лёгок на подъём, к дьяку же от избы не так близко: дорога шла по-за селом, мимо мельниц, мимо кладбища, огибала овраг. Ещё при месячной ночи варенуха и водка, настоянная на шафран, могла бы заманить Чуба. Но в такую темноту вряд ли бы удалось кому стащить его с печки и вызвать из хаты. А кузнец, который был издавна не в ладах с ним, при нём ни за что не отважится идти к дочке, несмотря на свою силу.

Таким-то образом, как только чёрт спрятал в карман свой месяц, вдруг по всему миру сделалось так темно, что не всякий бы нашёл дорогу к шинку, не только к дьяку. Ведьма, увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут чёрт, подъехавши мелким бесом, подхватил её под руку и пустился нашёптывать на ухо то самое, что обыкновенно нашёптывают всему женскому роду. Чудно устроено на нашем свете! Всё, что ни живёт в нём, всё силится перенимать и передразнивать один другого. Прежде, бывало, в Миргороде один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а всё мелкое чиновничество носило просто нагольные. Теперь же и заседатель, и подкоморий отсмалили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою. Канцелярист и волостной писарь третьего году взяли синей китайкипо шести гривен аршин. Пономарь сделал себе на лето нанковые шаровары и жилет из полосатого гаруса. Словом, всё лезет в люди! Когда эти люди не будут суетны! Можно побиться об заклад, что многим покажется удивительно видеть чёрта, пустившегося и себе туда же. Досаднее всего то, что он, верно, воображает себя красавцем, между тем как фигура – взглянуть совестно. Рожа, как говорит Фома Григорьевич, мерзость мерзостью, однако ж и он строит любовные куры! Но на небе и под небом так сделалось темно, что ничего нельзя уже было видеть, что происходило далее между ними.

– Так ты, кум, ещё не был у дьяка в новой хате? – говорил козак Чуб, выходя из дверей своей избы, сухощавому, высокому, в коротком тулупе мужику с обросшею бородою, показывавшею, что уже более двух недель не прикасался к ней обломок косы, которым обыкновенно мужики бреют свою бороду за неимением бритвы. – Там теперь будет добрая попойка! – продолжал Чуб, осклабив при этом своё лицо. – Как бы только нам не опоздать.

При сём Чуб поправил свой пояс, перехватывавший плотно его тулуп, нахлобучил крепче свою шапку, стиснул в руке кнут – страх и грозу докучливых собак, но, взглянув вверх, остановился…

– Что за дьявол! Смотри! смотри, Панас!..

– Что? – произнёс кум и поднял свою голову также вверх.

– Как что? месяца нет!

– Что за про?пасть! В самом деле нет месяца.

– То-то что нет, – выговорил Чуб с некоторою досадою на неизменное равнодушие кума. – Тебе небось и нужды нет.

– А что мне делать!

– Надобно же было, – продолжал Чуб, утирая рукавом усы, – какому-то дьяволу, чтоб ему не довелось, собаке, поутру рюмки водки выпить, вмешаться!.. Право, как будто на смех… Нарочно, сидевши в хате, глядел в окно: ночь – чудо! Светло, снег блещет при месяце. Всё было видно, как днём. Не успел выйти за дверь – и вот, хоть глаз выколи!

Чуб долго ещё ворчал и бранился, а между тем в то же время раздумывал, на что бы решиться. Ему до смерти хотелось покалякать о всяком вздоре у дьяка, где, без всякого сомнения, сидел уже и голова, и приезжий бас, и дегтярь Микита, ездивший через каждые две недели в Полтаву на торги и отпускавший такие шутки, что все миряне брались за животы со смеху. Уже видел Чуб мысленно стоявшую на столе варенуху. Всё это было заманчиво, правда; но темнота ночи напомнила ему о той лени, которая так мила всем козакам. Как бы хорошо теперь лежать, поджавши под себя ноги, на лежанке, курить спокойно люльку и слушать сквозь упоительную дремоту колядки и песни весёлых парубков и девушек, толпящихся кучами под окнами. Он бы, без всякого сомнения, решился на последнее, если бы был один, но теперь обоим не так скучно и страшно идти тёмною ночью, да и не хотелось-таки показаться перед другими ленивым или трусливым. Окончивши побранки, обратился он снова к куму:

– Так нет, кум, месяца?

– Чудно, право! А дай понюхать табаку. У тебя, кум, славный табак! Где ты берёшь его?

– Кой чёрт, славный! – отвечал кум, закрывая берёзовую тавлинку, исколотую узорами. – Старая курица не чихнёт!

– Я помню, – продолжал всё так же Чуб, – мне покойный шинкарь Зозуля раз привёз табаку из Нежина. Эх, табак был! добрый табак был! Так что же, кум, как нам быть? ведь темно на дворе.

– Так, пожалуй, останемся дома, – произнёс кум, ухватясь за ручку двери.

Если бы кум не сказал этого, то Чуб, верно бы, решился остаться, но теперь его как будто что-то дёргало идти наперекор.

– Нет, кум, пойдём! нельзя, нужно идти!

Сказавши это, он уже и досадовал на себя, что сказал. Ему было очень неприятно тащиться в такую ночь; но его утешало то, что он сам нарочно этого захотел и сделал-таки не так, как ему советовали.

Кум, не выразив на лице своём ни малейшего движения досады, как человек, которому решительно всё равно, сидеть ли дома или тащиться из дому, обсмотрелся, почесал палочкой батога свои плечи, и два кума отправились в дорогу.

Теперь посмотрим, что делает, оставшись одна, красавица дочка. Оксане не минуло ещё и семнадцати лет, как во всём почти свете, и по ту сторону Диканьки, и по эту сторону Диканьки, только и речей было, что про неё. Парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было ещё никогда и не будет никогда на селе. Оксана знала и слышала всё, что про неё говорили, и была капризна, как красавица. Если бы она ходила не в плахте и запаске, а в каком-нибудь капоте, то разогнала бы всех своих девок. Парубки гонялись за нею толпами, но, потерявши терпение, оставляли мало-помалу и обращались к другим, не так избалованным. Один только кузнец был упрям и не оставлял своего волокитства, несмотря на то что и с ним поступаемо было ничуть не лучше, как с другими.

По выходе отца своего она долго ещё принаряживалась и жеманилась перед небольшим в оловянных рамках зеркалом и не могла налюбоваться собою.

– Что людям вздумалось расславлять, будто я хороша? – говорила она, как бы рассеянно, для того только, чтобы об чём-нибудь поболтать с собою. – Лгут люди, я совсем не хороша. – Но мелькнувшее в зеркале свежее, живое в детской юности лицо с блестящими чёрными очами и невыразимо приятной усмешкой, прожигавшей душу, вдруг доказало противное. – Разве чёрные брови и очи мои, – продолжала красавица, не выпуская зеркала, – так хороши, что уже равных им нет и на свете? Что тут хорошего в этом вздёрнутом кверху носе? и в щеках? и в губах? Будто хороши мои чёрные косы? Ух! их можно испугаться вечером: они, как длинные змеи, перевились и обвились вокруг моей головы. Я вижу теперь, что я совсем не хороша! – И, отдвигая несколько подалее от себя зеркало, вскрикнула: – Нет, хороша я! Ах, как хороша! Чудо! Какую радость принесу я тому, кого буду женою! Как будет любоваться мною мой муж! Он не вспомнит себя. Он зацелует меня насмерть.

– Чудная девка! – прошептал вошедший тихо кузнец. – И хвастовства у неё мало! С час стоит, глядясь в зеркало, и не наглядится, и ещё хвалит себя вслух!

– Да, парубки, вам ли чета я? вы поглядите на меня, – продолжала хорошенькая кокетка, – как я плавно выступаю; у меня сорочка шита красным шёлком. А какие ленты на голове! Вам век не увидать богаче галуна! Всё это накупил мне отец мой для того, чтобы на мне женился самый лучший мо?лодец на свете! – И, усмехнувшись, поворотилась она в другую сторону и увидела кузнеца…

Вскрикнула и сурово остановилась перед ним.

Кузнец и руки опустил.

Трудно рассказать, что выражало смугловатое лицо чудной девушки: и суровость в нём была видна, и сквозь суровость какая-то издёвка над смутившимся кузнецом, и едва заметная краска досады тонко разливалась по лицу; всё это так смешалось и так было неизобразимо хорошо, что расцеловать её миллион раз – вот всё, что можно было сделать тогда наилучшего.

– Зачем ты пришёл сюда? – так начала говорить Оксана. – Разве хочется, чтобы выгнала за дверь лопатою? Вы все мастера подъезжать к нам. Вмиг пронюхаете, когда отцов нет дома. О, я знаю вас! Что, сундук мой готов?

– Будет готов, моё серденько, после праздника будет готов. Если бы ты знала, сколько возился около него: две ночи не выходил из кузницы; зато ни у одной поповны не будет такого сундука. Железо на оковку положил такое, какого не клал на сотникову таратайку, когда ходил на работу в Полтаву. А как будет расписан! Хоть весь околоток выходи своими беленькими ножками, не найдёшь такого! По всему полю будут раскиданы красные и синие цветы. Гореть будет, как жар. Не сердись же на меня! Позволь хоть поговорить, хоть поглядеть на тебя!

– Кто ж тебе запрещает, говори и гляди!

Тут села она на лавку и снова взглянула в зеркало и стала поправлять на голове свои косы. Взглянула на шею, на новую сорочку, вышитую шёлком, и тонкое чувство самодовольствия выразилось на устах, на свежих ланитахи отсветилось в очах.

НОЧЬ перед Рождеством, или потомственная колдунья Алёна
Алёна была потомственной колдуньей. В том смысле, что этим делом занимались все женщины её рода, за исключением мамы, которая уехала в город и стала швеёй-мотористкой.
Хотя были такие слухи, что отца она всё-таки приворожила. Уж слишком броский, слишком вольнолюбивый сокол был, а женился и голубем домашним стал. Уже двадцать пять лет воркует.
Алёна, конечно, в детстве летом у бабушки в деревне жила. Ей там нравилось, и всё было до жути интересно. Искусством своей бабушки она искренне восхищалась. Охотно выполняла незначительные поручения любимой своей бабули; но, увы, выросла и колдуньей не стала. Нарушила вслед за матерью династию.

Стала Алёна программистом. Работа её вполне устраивала.
А вот в личной жизни ей не везло... Приглянется хлопец, забьётся сердце, затрепещет, только-только завздыхает Алёна, любовь в сердце начнёт проращивать, а он уж тут как тут - глаз с неё не сводит! Мало того, что в любви раньше времени объясняется, так ещё и жениться хочет. Непременно и немедленно!
Ну, где же здесь дрожь сердца? Томление и волнение? Ничего! Алёна ещё и полюбить не успела, как следует, и не навздыхалась, не нажелалась. В общем, сердце её остывает, как чугунок, вынутый из печи в самом начале процесса - только собрался закипеть, забулькать, а его из огня долой. Вот такая женская доля. Не везло Алёне в любви.

Бабушка всё твердила, что компьютеры не её призвание, ей бы заговоры в уста, да травы в руки.
Однако Алёне нравилось в городе. Весело, ярко! Хоть и в любви не везёт... Зато в деньгах везение.
Перешла Алёна работать в фирму, купила квартиру, машину. Мальчиков покупать ни к чему, сами прохода не дают. Вот и глава фирмы туда же. Алёна уже подумывала ему отворот сделать, только не могла решить, какой именно - с лестницы спустить или зельем напоить... Склонялась больше к первому.
А при приближении Рождества, что-то сердце заныло, душа затосковала, мысли заметались.
- Поеду, - думает, - к бабушке в деревню. Хоть и бабушки нет, а всё как будто она жива-живёхонька и рядом...
Взяла Алёна лыжи, на попутке добралась до развилки, а там, через озеро, через лес по заснеженной дороге, прямиком в деревню.

Едет, а сама думает, - бабушка, милая, пошли мне какое-никакое чудо.
И вдруг так ясно, так отчётливо слышит она голос родимый, - а и пошлю, внученька, чудо - доброго молодца тебе пришлю.
- Ну, ладно, - думает Алёна, доброго молодца, так молодца.

Добралась до деревни, нашла свой дом, доски с окон отколотила, внутри прибралась. Стол накрыла, свечи зажгла. Ель старую тёмную во дворе нарядила, гирляндами разноцветными обвила.
Угли в печи кочергой помешивает, чуда ждёт.
А его всё нет и нет...
Погода стоит ясная, воздух морозный, чистый, луна в небе, что золотое блюдце, а звёзды точно яблоки наливные.

Взгрустнула Алёна, - ну какая она колдунья? Метель затеять не умеет. Месяц с неба похитить не может. А нечистую силу на дух не переносит.
На улице было так тихо, что слышно, как деревья осыпают хрустальные иглы инея.
Луна сама в дом просится, а уж какое кружево выплетает на подоконнике, да на полу, что любая вологодская кружевница позавидует. Стоит только руку протянуть, дёрнуть за ниточку и лучик за лучиком намотать на клубок всю серебряную пряжу, а там, поди, и сама луна в руках окажется.
Да жалко Алёне красоту такую рушить. Пусть себе живёт в небе да ткёт свои дивные узоры.

Алёна подошла к окну и глянула на улицу. По белой тропе кто-то шёл. Медленно, так, словно и торопиться ему некуда. Остановился в устье ручья. А Алёна... точно рядом с ним стоит, всё, что он видит, то и она видит. Вот, он наклонился, варежкой снег разгрёб и смотрит. А там подо льдом, как под стеклом аквариума двигают плавниками золотые рыбки...
Откуда им взяться, золотым? Да мало ли откуда...

Беглый свет луны отбрасывает лёгкие дрожащие тени и отплывает на запад.
Вот он оторвал взгляд от ручья, поднялся, заторопился.
- Куда это он? - подумала Алёна, - уж не ко мне ли?!
И точно, к ней. Взошёл на крыльцо. Постучался. Алёна дверь распахнула.
Какой большой! В лохматой шапке, в тулупе и валенках.
- Здравствуйте, - он чуть наклонил голову.
- Здравствуйте, - ответила Алёна, с интересом разглядывая гостя.
- Можно мне через порог? - улыбнулся он.
- Заходите...
- А, вы Алёна, бабушки Евдохи внучка.
- Она самая. А вы откуда знаете?
- Как откуда, - снова улыбнулся он, - так вы ж в её хате. Вон и печь затопили. Дым-то далеко видать. Да и глаза у вас, как у бабушки Евдохи, синие-пресиние.
- А вы кто будете? - Алёна нетерпеливо вглядывалась в черты его лица, пытаясь припомнить, может, она его в детстве видела, может, вместе в речке плескались, в казаки-разбойники играли. Нет, не припоминается что-то...
- Да, Фёдор я. Живу в лесничестве. В деревню часто прихожу. Стариков навещаю.
Вот и сегодня, дай, думаю, зайду. Вот и зашёл. Вас встретил.
- А вы мою бабушку хорошо знали?
- А как же иначе?! Бабушку Евдоху все в округе знали. Мы раньше на выселках жили, но о вашей бабушке и там были наслышаны. Вот, и меня маленького она вылечила. Врачи отказались, а бабушка Евдоха не бросила, три месяца меня выхаживала, и теперь никакая зараза ко мне не липнет.
- Может, чаю нальёте? - неожиданно спросил он.
- Налью. Вы подсаживайтесь к столу. Ведь Рождество всё-таки. Вон, у меня и гусь и грибки маринованные. Шампанского из города не прихватила, а вот, наливка по бабушкиному рецепту имеется.
- Хорошая наливка, - сказал Фёдор.
- Да, вы не стесняйтесь, закусывайте, - Алёна гостеприимно пододвигала ему то одну, то другую тарелку со снедью.
- Спасибо. Я вроде не стеснительный, - Фёдор с аппетитом похрустывал огурцом.

А вам не страшно? - лукаво спросила Алёна.
- То есть? - не понял он.
- Ну, вот так со мной. Я ж колдунья, как-никак потомственная.
- Да нет, что вы, - отмахнулся он, - я ко всему привычный. Леших теперь, конечно, не слышно, но вот новые русские приезжают охотиться... - он замялся, подыскивая слово, а потом, махнув рукой, выпалил, - браконьерничать. Ох, и переполох устраивают, - Фёдор вздохнул и покачал головой.
- Да вы закусывайте, - Алёна снова взялась придвигать к нему тарелки.
- Спасибо, спасибо. Вкусно всё у вас, как у бабушки Евдохи.

А вы знаете, ведь я к вам по делу, - переменил он разговор.
- В каком смысле? - удивилась Алёна.
- Ну, увидел я дымок, думаю, внучка прибыла, колдунья потомственная, авось и поможет моей беде.
- Что за беда у вас, Фёдор?
- Да всё та же - повадились браконьеры эти - новые русские в заповедник. Спасу от них нет. Начальство их боится. Кабанов разогнали, волков распугали, и лосей скоро всех перебьют. Эх! - Фёдор горько вздохнул.
- Да чем же я вам помогу? - рассеянно проговорила Алёна. - Я ведь ничего такого и не умею...
- Ну, как же так, - проговорил Фёдор огорчённо, - хоть чему-то, да научила вас бабушка? - Фёдор совсем пригорюнился.
Алёна посмотрела на огромного печального мужчину и призадумалась.

А они уже здесь? - спросила она.
- Кто? - очнулся Фёдор.
- Да браконьеры ваши!
- А где же им быть? Там! - он махнул в направление леса. - Устроили гульбу, душегубы! Чертям тошно! А потом охотиться с пьяных глаз собираются.

Эх! - выпьем, - сказал Фёдор и налил Алёне и себе густой вишнёвой наливки.
- Отчего же не выпить, - проговорила Алёна, - за вас!
- Нет, - остановил её Фёдор, - вы за лес выпейте! А я за вас!
И в это время раздался глухой грохот.

Никак, стреляют, - Фёдор опустил стакан на стол, наливка выплеснулась из стакана и красными пятнами растеклась на белой накрахмаленной скатерти.
- Простите, пробормотал Фёдор и поднялся.
В это время прогремело ещё несколько выстрелов, послышались глухие, едва различимые крики и отвратительный скрежет металла.
- Вы в лес? - спросила встревоженная Алёна.
Он молча кивнул, натягивая тулуп и нахлобучивая шапку.
- Я с вами, - сказала Алёна.
- Нет! Нет! Это опасно! - Фёдор выскочил в сени.
Алёна наспех оделась. Скатилась кубарем с крыльца.

Вы один не справитесь, - выдохнула она, догнав Фёдора, и перехватив его взгляд, добавила, - может быть, нужно будет вызвать помощь... - она осеклась, а потом сказала решительно: - Вы, Федя, сами пришли ко мне за помощью, так чего уж теперь взоры метать!
-А я и не мечу...
На лыжах они быстро дошли до леса. Луна ярко высвечивала путь, словно была их третьим помощником.
- Где-то здесь, - сказал Фёдор, осматриваясь.
- Господи, почему же так тихо? - спросила Алёна, - не могли же они так быстро уйти?
- Не должны бы...
- Что это? - Алёна насторожилась. Странный гортанный звук повторился ещё и ещё раз.
- Это на поляне, - Фёдор сделал несколько осторожных шагов, обошёл ельник и пошёл быстрее. Алёна не отставала ни на шаг.

Когда они прибыли на место, то обнаружили пять окровавленных тел. Никому из них помочь было нельзя. В отдаленье раздался глухой рык, похожий на хриплый стон.
- Ой, мишка! - воскликнула Алёна и бросилась к раненному зверю.
- Осторожно, Алёна! Куда вы?!! Он вас разорвёт! - закричал Фёдор.
Но было поздно...

Маленький мой, глупенький мой, - Алёна склонилась над мохнатой тушей, - сейчас, сейчас. Я помогу тебе. Я тебя спасу, - Алёна вытащила из сумки медикаменты и бинты.
- Ой, ведьма! - подумал с ужасом Фёдор. Но к медведю, скрипя сердце, подошёл.
- Он ранен и очень серьёзно, - сказала Алёна, обрабатывая медвежьи раны, - пуля, кажется, навылет. Ой, нет, одна застряла.
- Федя! - она обернулась к спутнику, Федя, мы не можем его оставить.
Он безмолвно уставился на неё.
- Ну, что вы стоите истуканом?! Машина нужна с прицепом. Или же подвода... Нет, лошади не пойдут, - она наморщила лоб, - я придумала! Машина у кого-нибудь есть?
- Есть, у председателя «Нива» на ходу. Да не даст он её ни в жизнь!
- Даст, - сказала Алёна, - куда он денется.

Алёна поднялась.
- Ты, Федя, тут побудь с мишкой, чтоб ему не страшно было, а то ещё подумает, что мы бросили его, бедняжку. А я быстро за машиной.
Вдруг она остановилась.
- Федя, гляди-ка, дерево сворочено, - Алёна подбежала к ели.
И увидела внизу под обрывом кучу сплющенного металла.
- Машина, - проговорила она задумчиво, только на ней никуда уже не уедешь... и тому, кто в ней, не поможешь.
Фёдор, не шевелясь, стоял рядом с медведем. На него точно столбняк нашёл.

Когда Алёна вернулась, она обнаружила Фёдора стоящим всё в той же позе.
- Федя! - крикнула она и выпрыгнула из кабины автомобиля.
К «Ниве» она умудрилась прицепить сани.
- На санях медведю будет удобнее, - сказала Алёна Фёдору.
- Председатель согласился? - изумлённо спросил Фёдор.
- Спит он. Будить не стала. Чего зря человека тревожить.
- И он ничего не слышал? И когда ворота открылись и мотор заработал?
Алёна покачала головой, - говорю же, спит человек. Сон у него крепкий. Наверное, работает много.
- А собаки? - не веря своим ушам, продолжал Фёдор.
- Собакам тоже отдыхать надо, спокойно проговорила Алёна, - хватит, Федя, вопросы задавать. Давай делом займёмся.
Она подошла к медведю, и, что-то прикинув в уме, сказала, - так, значит, ты придерживай его за задние лапки, а я с остальными управлюсь.
- А?!! - вырвалось у Фёдора.
- Федя, не акай! Держи мишкины лапки.

И Фёдор, внезапно обмякнув, выполнил то, о чём она просила.
Ему казалось, что всё это происходит в фантастическом сне.
- Откуда у неё такая силища, - думал он сквозь пелену, застилавшую разум, - медведя как кота домашнего таскает, - кошмар какой-то.
Через пару минут медведь уже лежал в санях, а Алёна открыла кабину. - Федя, - позвала она.
- Я лучше тут, - проговорил Фёдор угрюмо и забрался в сани, - за мишкой пригляжу.
- Ага, - сказала Алёна, забралась в кабину и тронула автомобиль.

Водила Алёна по высшему классу. Но ни Фёдор, ни медведь не оценили ее профессионализма. Не трясёт, да и ладно... И вообще, у Фёдора голова не этим была занята... А медведь, так тот вообще, слава богу, не шевелился, даже кряхтеть перестал.

Приехали, - Алёна затормозила у ворот. - Перенесём его в сарай. Там ему будет спокойно. Да и тепло там.
Фёдор молча выполнил всё, что просила Алёна. Он уже полностью смирился с происходящим, хотя нет-нет, да и уходила душа в пятки. Но не показывать же Алёне своего страха. Ещё подумает о нём бог весть, что...
- Федь, - услышал он её голос, - иди, поставь машину на место.
- А если председатель спросит?
- Не спросит он. Говорю же тебе, спит человек. И до первых петухов не проснётся.
- Я не понял, - пробормотал Фёдор растерянно.
- Иди, иди, Федя. Мне тут нужно ещё за мишкой поухаживать.
Фёдор проехал по безлюдной улице до дома председателя. Кругом стояла бездыханная тишина. Ни скрипа шагов, ни лая собак, ни шума деревьев. Даже ветер уснул, и луна скрылась за облаком.

Ну и ночь сегодня, - подумал Фёдор, - рождественская...
Ворота сами бесшумно открылись ему навстречу. Фёдор попятился. Но потом пересилил страх и поставил на место сани, завёл машину в гараж. Лязгнул замок и водворился на место, словно его и не касались чужие руки.
- Ведьма, - Фёдор вышел за ворота и вместо того, чтобы идти домой, опять направился к Алёне.
Она, видно, уже убаюкала медведя. Фёдор разглядел её промелькнувшую в тёмном проёме фигуру.

Алёна поправила волосы, потянулась и подошла к крыльцу.
- Заходи, - сказала она Фёдору.
Он послушно вошёл следом за ней. И остановился возле порога.
- Ты чего, Фёдя? - улыбнулась Алёна.
- Ну, я пойду, - Фёдор переступил с ноги на ногу.
- Завтра утром пойдёшь. Чего на ночь глядя-то из тепла уходить.
- Так ведь уже ночь... - Фёдор был бледен, как снег. В лице его не было ни кровиночки.
- Ты что, боишься меня, что ли? - удивилась Алёна.
- Ещё чего! - возмутился он.
- Вот и ладно, я тебя, Федя, не съем. Сейчас постелю в горнице.
- Не надо. Я лучше на печь. Продрог что-то сильно.
У Фёдора и впрямь зуб на зуб не попадал.
- Надо же, - сказала Алёна, - вроде бы и не холодно на дворе...
Она налила полный стакан наливки, - выпей, Феденька, согреешься.
Он молча взял напиток из её рук и залпом, как воду, выпил. Поставил стакан на стол и на ватных ногах пошёл в кухню.
- Ведьма, ей богу, ведьма, - подумал он, засыпая, - медведя, как котёнка за шкирку.

Утром всё произошедшее уже не казалось Фёдору сплошным кошмаром.
- Может, медведь спокойный попался, - пробурчал он себе под нос и тут же вспомнил разодранные на снегу тела и разбитую машину того, кто надеялся удрать на ней от раненого хозяина леса.
- Ну и что из того, - успокоил он себя, - Алёна ведь в него не стреляла, она спасала его. Вот, он и понял...
- Федя, давай завтракать, - донёсся до него голос Алёны. - Ты как? - спросила она заботливо, подойдя поближе.
- Да, вроде, нормально, - неожиданно засмущался Фёдор.

Уже за столом Алёна сказала: - Федь, мне после праздника на работу. Нужно будет возвращаться в город. Ты тут поухаживай за мишкой.
- Я?! - Фёдор подавился куском пирога.
- Да ты не бойся, - Алёна постукала его по спине, - он вообще-то смирный. Не оцарапает тебя.
- Спасибо. Успокоила. Только я не ветеринар.
- Какая разница. Лесничий. И отец твой был лесничий, и дед. И теперь ты мне будешь говорить, что медведь для тебя проблема?!
- Да, нет, конечно, - замялся Фёдор, - но я и правда не знаю, что с ним делать.
- Эх! - вздохнула Алёна, - ладно, возьму за свой счёт неделю. Выхожу мишку. А уж потом кормить его будешь ты!
- Ладно, буду, - буркнул Фёдор, - спасибо за завтрак. Я пойду.
- Иди.

Я это... - он замялся, - медведь-то помял этих горе-охотников. В милицию ещё вчера надо было сообщить. И что я им про медведя скажу? Шатун он теперь!
- Ничего, Федя, не скажешь. Ты за медведями бегать не нанимался. А браконьеры, вот, они, пожалуйста, все пять, не в целости и сохранности, конечно, но в наличии имеются и шестой в машине.
- Ага, - Фёдор нахлобучил шапку, накинул тулуп, у порога обулся, и дверь закрылась за ним.

Через пять минут она приоткрылась снова. Показалась голова Фёдора. - Я вечером зайду, - сказал он не слишком уверенно.
- Заходи, Федя, заходи. - Алёна собирала посуду со стола и, отвечая, не обернулась.

Вечером он пришёл. Поинтересовался с порога здоровьем медведя, а потом пил на кухне чай с Алёной из старинных чашек бабушки Евдохи.
И было Фёдору так хорошо и уютно рядом с Алёной, что и уходить никуда не хотелось. Просто ещё два дня и два неспешных вечера.
Алёна сидела возле очага и смотрела, как пляшет на поленьях огонь, как выписывают вензеля оранжевые отблески теней.
А Фёдор смотрел на Алёну и не мог насмотреться.

Завтра уезжаешь? - спросил он тихо.
- Нет. Я договорилась с руководителем фирмы, что задержусь на неделю.
- Ты что, на метле к нему летала? - брякнул ошарашенный Фёдор.
- Почему на метле? Я, Федя, современная колдунья, - она рассмеялась, какой ты смешной, Федя! Да по сотовому договорилась. Никакого колдовства. Не нервничай так, - она коснулась его лба мягкой нежной ладонью. - Ишь, даже пот выступил.

Он схватил её ладонь обеими руками и уткнулся в неё лицом.
- Федя, хороший ты мой, - сказала она.
- Ку-ку, ку-ку, ку-ку, - высунулась кукушка из старинных настенных часов.
- Ну, раскуковалась тут, нашла время, - Фёдор недовольно посмотрел на часы.
Алёна весело расхохоталась. А потом вдруг стала серьёзной.
- Федь!
- А?
- Ты сколько бы хотел иметь детей?
- Ну, не знаю, я как-то не думал об этом...
- А я троих. Двух девочек и одного мальчика.
- А почему именно в таком раскладе? - удивился Фёдор.
- Одну девочку я назову в честь бабушки, другую в честь себя, а мальчика Федей.
Он уже собрался спросить, а почему мальчика Федей, как вовремя опомнился.
- Алёна никак замуж за меня собралась, - подумал он радостно, и сердце его запрыгало, как мячик.

Прошло три недели. Фёдор, как на крыльях носился с нежданно-негаданно свалившимся на него счастьем. Он выбирал удобный случай, чтобы сделать Алёне предложение.
Медведь уже поправился и большую часть времени спал в сарае, как убитый.
Фёдор счел за благо не препятствовать его оздоровительному сну.

Алёна приезжала каждую субботу. На этот раз приехала очень поздно, можно сказать, ночью, на своей машине.
Фёдор измучился ожиданием, то и дело выскакивал на дорогу, но света фар всё не было... И, наконец, глубоко за полночь, она приехала.
- Ты чего так долго? - спросил он, тревожась.
- Затор был под мостом. Думала и не доберусь сегодня. Ой, утомилась я, Феденька, - она выбралась из машины.
Фёдор подхватил Алёну на руки и понёс в избу.

Дома всё было готово к приезду Алёны.
Пироги Фёдор умел печь не хуже, чем она. Да и наливка у него водилась отменная.
Когда сытая, разрумянившаяся Алёна сидела рядом с ним на старом бабушкином диване и смотрела, как переливаются в печи угли, Фёдор несмело взял её за руку и сжал Аленины пальцы.
- Алёна, ты говоришь, что я увалень...
- Ага, милый увалень...
- Ну, если милый, тогда, - он уже собрался сделать ей предложение, как её свободная рука взлетела и легла ему на губы, - Федюнчик, хороший мой! Не говори ничего, пожалуйста.
И, встретив его удивлённо-обиженный взгляд, добавила, - пока не говори. Медведюнчик ты мой любимый!
Он смотрел на неё и ничего не понимал, - медведем обзывается, а смотрит ласково...
Фёдор закрыл глаза и ощутил на своих губах её дыхание, - а как целует, о, господи, как сладко-то... И куда это горница поплыла? А, ладно, пусть плывёт. Алена!..

В воскресенье вечером Алёна, как всегда, уехала. И Фёдор опять с медведем вдвоём остались.
А потом наступила весна. Снег разнежился на солнышке, размяк, и потекли ручьи.

Медведь боднул Алёну головой в коленку, посмотрел на Фёдора своими круглыми блестящими глазами, встал на задние лапы, проревел что-то на своём медвежьем языке и, услышав от Алёны снисходительное, - ладно уж тебе, Потапыч, иди с богом, - потянул носом воздух и пошёл к лесу. Сначала медленно, словно нехотя, а потом всё быстрей и быстрей.
Фёдору показалось, что прежде, чем скрыться в чаще окончательно, зверь оглянулся.
Алёна, словно угадав его мысли, засмеялась - он нам лапкой помахал на прощанье. Просил не забывать.

Фёдор, вдруг почувствовал, что ему грустно, так грустно, что сел бы прямо тут же на землю и заплакал.
- Что ты, Феденька, закручинился? - удивилась Алёна.
- Да, нет, я ничего. Только как-то непривычно теперь... без медведя.
Алёна расхохоталась. - Я, Федя, с работы уволилась, - сказала она, отсмеявшись.
Фёдор опешил, - как же так? - он растерянно смотрел на любимую девушку и не знал, радоваться ему или печалиться.
- Я насовсем приехала. Ты не рад?
До Фёдора, наконец, дошёл смысл сказанного.
- Рад, Алёна! Ещё как рад! - он притопывал на месте, точь-в-точь как медведь, скрывшийся недавно в лесу.
Алёна думала о том, что этот огромный увалень не просто мужчина, а сокровище.

Федя! - сказала она, - я знаю, что ты меня любишь. Поженимся. Лесу будет со мной надёжно.
- А мне? - спросил он, обалдело улыбаясь.
- Тебе тоже, добрый ты мой молодец. - Алёна привстала на цыпочки, крепко обняла счастливого Фёдора и поцеловала в губы. - Феденька!..

Истории старого пасечника

П. Лемени-Македон

Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звёзды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа . Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Ещё ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошёл тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.

Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке обывательских лошадей, в шапке с барашковым околышком, сделанной по манеру уланскому, в синем тулупе, подбитом чёрными смушками , с дьявольски сплетённою плетью, которою имеет он обыкновение подгонять своего ямщика, то он бы, верно, приметил её, потому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнёт. Он знает наперечёт, сколько у каждой бабы свинья мечет поросёнков, и сколько в сундуке лежит полотна, и что именно из своего платья и хозяйства заложит добрый человек в воскресный день в шинке . Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость . А ведьма между тем поднялась так высоко, что одним только чёрным пятнышком мелькала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звёзды, одна за другою, пропадали на небе. Скоро ведьма набрала их полный рукав. Три или четыре ещё блестели. Вдруг, с противной стороны, показалось другое пятнышко, увеличилось, стало растягиваться, и уже было не пятнышко. Близорукий, хотя бы надел на нос вместо очков колёса с Комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди совершенно немец : узенькая, беспрестанно вертевшаяся и нюхавшая всё, что ни попадалось, мордочка оканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке . Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто чёрт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.

Между тем чёрт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг отдёрнул её назад, как бы обжёгшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и отдёрнул руку. Однако ж, несмотря на все неудачи, хитрый чёрт не оставил своих проказ. Подбежавши, вдруг схватил он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перекидывал его из одной руки в другую, как мужик, доставший голыми руками огонь для своей люльки ; наконец поспешно спрятал в карман и, как будто ни в чём не бывал, побежал далее.

В Диканьке никто не слышал, как чёрт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того танцевал на небе, и уверял с божбою в том всё село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех. Но какая же была причина решиться чёрту на такое беззаконное дело? А вот какая: он знал, что богатый козак Чуб приглашён дьяком на кутью , где будут: голова; приехавший из архиерейской певческой родич дьяка в синем сюртуке, бравший самого низкого баса; козак Свербыгуз и ещё кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха , перегонная на шафран водка и много всякого съестного. А между тем его дочка, красавица на всём селе, останется дома, а к дочке, наверное, придёт кузнец, силач и детина хоть куда, который чёрту был противнее проповедей отца Кондрата. В досужее от дел время кузнец занимался малеванием и слыл лучшим живописцем во всём околотке. Сам ещё тогда здравствовавший сотник Л…ко вызывал его нарочно в Полтаву выкрасить дощатый забор около его дома. Все миски, из которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалёваны кузнецом. Кузнец был богобоязливый человек и писал часто образа святых: и теперь ещё можно найти в Т… церкви его евангелиста Луку. Но торжеством его искусства была одна картина, намалёванная на церковной стене в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в день Страшного суда, с ключами в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный чёрт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключённые прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над этою картиною и писал её на большой деревянной доске, чёрт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под руку, подымал из горнила в кузнице золу и обсыпал ею картину; но, несмотря на всё, работа была кончена, доска внесена в церковь и вделана в стену притвора, и с той поры чёрт поклялся мстить кузнецу.

Таким-то образом, как только чёрт спрятал в карман свой месяц, вдруг по всему миру сделалось так темно, что не всякий бы нашёл дорогу к шинку, не только к дьяку. Ведьма, увидевши себя вдруг в темноте, вскрикнула. Тут чёрт, подъехавши мелким бесом, подхватил её под руку и пустился нашёптывать на ухо то самое, что обыкновенно нашёптывают всему женскому роду. Чудно устроено на нашем свете! Всё, что ни живёт в нём, всё силится перенимать и передразнивать один другого. Прежде, бывало, в Миргороде один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а всё мелкое чиновничество носило просто нагольные . Теперь же и заседатель, и подкоморий отсмалили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою. Канцелярист и волостной писарь третьего году взяли синей китайки по шести гривен аршин . Пономарь сделал себе на лето нанковые шаровары и жилет из полосатого гаруса . Словом, всё лезет в люди! Когда эти люди не будут суетны! Можно побиться об заклад, что многим покажется удивительно видеть чёрта, пустившегося и себе туда же. Досаднее всего то, что он, верно, воображает себя красавцем, между тем как фигура – взглянуть совестно. Рожа, как говорит Фома Григорьевич, мерзость мерзостью, однако ж и он строит любовные куры! Но на небе и под небом так сделалось темно, что ничего нельзя уже было видеть, что происходило далее между ними.

– Что за дьявол! Смотри! смотри, Панас!..

– Что? – произнёс кум и поднял свою голову также вверх.

– Как что? месяца нет!

– Что за про́пасть! В самом деле нет месяца.

– То-то что нет, – выговорил Чуб с некоторою досадою на неизменное равнодушие кума. – Тебе небось и нужды нет.

– А что мне делать!

– Так нет, кум, месяца?

– Чудно, право! А дай понюхать табаку. У тебя, кум, славный табак! Где ты берёшь его?

– Кой чёрт, славный! – отвечал кум, закрывая берёзовую тавлинку , исколотую узорами. – Старая курица не чихнёт!

– Так, пожалуй, останемся дома, – произнёс кум, ухватясь за ручку двери.

– Нет, кум, пойдём! нельзя, нужно идти!

Теперь посмотрим, что делает, оставшись одна, красавица дочка. Оксане не минуло ещё и семнадцати лет, как во всём почти свете, и по ту сторону Диканьки, и по эту сторону Диканьки, только и речей было, что про неё. Парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было ещё никогда и не будет никогда на селе. Оксана знала и слышала всё, что про неё говорили, и была капризна, как красавица. Если бы она ходила не в плахте и запаске , а в каком-нибудь капоте , то разогнала бы всех своих девок. Парубки гонялись за нею толпами, но, потерявши терпение, оставляли мало-помалу и обращались к другим, не так избалованным. Один только кузнец был упрям и не оставлял своего волокитства, несмотря на то что и с ним поступаемо было ничуть не лучше, как с другими.

– Да, парубки, вам ли чета я? вы поглядите на меня, – продолжала хорошенькая кокетка, – как я плавно выступаю; у меня сорочка шита красным шёлком. А какие ленты на голове! Вам век не увидать богаче галуна ! Всё это накупил мне отец мой для того, чтобы на мне женился самый лучший мо́лодец на свете! – И, усмехнувшись, поворотилась она в другую сторону и увидела кузнеца…

Вскрикнула и сурово остановилась перед ним.

Кузнец и руки опустил.

Колядовать у нас называется петь под окнами накануне Рождества песни, которые называются колядками. Тому, кто колядует, всегда кинет в мешок хозяйка, или хозяин, или кто остаётся дома, колбасу, или хлеб, или медный грош, чем кто богат. Говорят, что был когда-то болван Коляда, которого принимали за бога, и что будто от того пошли и колядки. Кто его знает? Не нам, простым людям, об этом толковать. Прошлый год отец Осип запретил было колядовать по хуторам, говоря, что будто сим народ угождает сатане. Однако ж если сказать правду, то в колядках и слова нет про Коляду. Поют часто про Рождество Христа; а при конце желают здоровья хозяину, хозяйке, детям и всему дому. Замечание пасичника. (Примеч. Н. В. Гоголя.)

21 . Пла́х та – длинный отрез плотной ткани, оборачивался вокруг пояса в виде юбки; запа́ска – передник из плотной ткани, расшитый узорами; то и другое – национальная украинская женская одежда.

03afdbd66e7929b125f8597834fa83a4

В ночь перед Рождеством месяц восходит на небо, чтобы осветить хутор. Ведьма, собирая звезды, встречает черта, который крадет с неба луну, чтобы отомстить кузнецу Вакуле, за искусно расписанную церковную стену. В безлунную ночь казак Чуб, отец красавицы Оксаны, не пойдет к дьяку на кутью, и Вакула не встретится перед праздником со своей любимой.

Пока черт ухаживал за ведьмой, нашептывал ей то, что «обыкновенно нашептывают всему женскому роду», Чуб с кумом, выйдя из дома и удивившись непроглядной тьме, все-таки пошли на застолье.

В это время, в хату Чуба тихо вошел кузнец. Избалованная Оксана вертелась перед зеркалом, нахваливая свою красоту. Любуясь собой, она не сразу заметила вошедшего Вакулу. Сердце кузнеца было полно нежности, а Оксана лишь насмехалась над ним. Стук в дверь прервал их беседу. Кузнец пошел открывать. За дверью оказался сбившийся из-за метели с дороги Чуб, который потерял попутчика. Казак решил вернуться домой. Увидев свою хату, он постучался. Однако, услышав голос кузнеца, подумал, что забрел не в свой дом. Вакула, не разобрав из-за вьюги, кто пришел, выгнал казака, чуть его не побив. Чуб смекнул, что хата чужая, а в ней кузнец, значит, мать Вакулы дома одна и направился в гости к Солохе.

Черт, вившийся вокруг ведьмы, обронил месяц, который поднялся в небо и осветил все вокруг. Метель стихла. Шумная толпа вломилась в хату Чуба и закружила в веселом хороводе Оксану и кузнеца. На одной из своих подруг гордая красавица увидела красивые черевики, расшитые золотом. Влюбленный Вакула пообещал достать для желанной Оксаны черевики еще красивее, но капризная девушка заявила, что ей нужны только те, что носит сама царица, и, если кузнец достанет ей такие, то она выйдет за него замуж.

В дом приветливой Солохи один за другим начали приходить гости – уважаемые казаки. Черт спрятался в мешок из-под угля. Затем голове и дьяку пришлось залезать в мешки. Самый желанный гость – вдовый Чуб, чье богатство планировала прибрать к рукам Солоха, влез в мешок на дьяка. Самый последний гость, казак Свербыгуз, был «грузен телом» и в мешок бы не поместился. Поэтому его Солоха вывела в огород, чтобы выслушать, зачем он пришел.

Вакула, вернувшись домой, увидел посреди хаты мешки и решил убрать их. Взяв тяжелую ношу, он вышел из дома. На улице, в веселой толпе, ему послышался голос Оксаны. Вакула бросил мешки, пробрался к любимой, но Оксана, напомнив ему про черевички, засмеялась и убежала. Разгневанный кузнец решил свести счеты с жизнью, но, опомнившись, пошел за советом к запорожцу Пацюку. По слухам, Пузатый Пацюк водил дружбу с нечистой силой. Отчаявшийся Вакула спросил, как найти дорогу к черту, чтобы получить от него помощь, но Пацюк дал невнятный ответ. Очнувшись, благочестивый кузнец выбежал их хаты.

Черт, сидевший в мешке за спиной Вакулы, не мог упустить такую добычу. Он предложил кузнецу сделку. Вакула согласился, но потребовал закрепить договор и, обманом перекрестив черта, сделал его смирным. Теперь черт вынужден был везти кузнеца в Петербург.

Гуляющие девушки нашли мешки, брошенные Вакулой. Решив посмотреть, что наколядовал кузнец, они поспешили за санками, чтобы отвести находку к Оксане в хату. Из-за мешка, в котором сидел Чуб, разгорается спор. Кумова жена, думая, что внутри мешка кабан, отбила его у супруга и ткача. К всеобщему удивлению в мешке оказался не только Чуб, но и дьяк, а еще в одном – голова.

Прилетев в Петербург на черте, Вакула встретил запорожцев, проезжавших ранее через Диканьку, и поехал с ними на прием к царице. Во время приема запорожцы ведут речь о своих заботах. Царица спросила, чего же хотят казаки. Вакула упал на колени и попросил черевички, такие же, как у государыни. Сраженная искренностью кузнеца, царица велела принести ему башмачки.

Весь хутор гомонил про смерть кузнеца. А Вакула, одурачив черта, пришел с подарками к Чубу сватать Оксану. Казак дал согласие кузнецу, а Оксана с радостью встретила Вакулу, готовая выйти за него и без черевиков. Позже в Диканьке хвалили чудно расписанный дом, в котором жила семья кузнеца, и церковь, где искусно был изображен черт в аду, в которого все плевали, когда проходили мимо.

Введение. Общее описание повести, основная идея.

«Ночь перед Рождеством» - выдающаяся повесть Гоголя, множество раз экранизировалась и искренне полюбилась отечественному читателю. Входит в цикл повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» . Невероятные фантастические события и живой язык описания делают повесть яркой и выделяющейся. Она буквально напитана фольклором, народными сказаниями и легендами.

Идейный смысл произведения наиболее полно можно понять, проанализировав взгляды Гоголя. В то время он все больше задумывался над величием демократии над слепым патриархальным укладом современной ему России. Его подпитывали прогрессивные веяния в области литературы и науки. Быт помещиков, их тугодумство и приверженность старым идеалам раздражала Гоголя, и он раз за разом высмеивал их жалкий образ жизни и примитивное мышление.

Очень важно, что в «Ночи перед Рождеством» добро побеждает зло, а свет держит верх над тьмой. Вакула отважен и великодушен, он не трусит и не складывает руки перед лицом трудностей. Именно такими, похожими на бравых былинных героев и хотел Гоголь видеть своих современников. Однако, реальность резко отличалось от его идеализированных представлений.

Автор пытается на примере Вакулы доказать, что только творя хорошие дела, ведя праведный образ жизни можно стать счастливым человеком. Власть же денег и попрание религиозных ценностей приведут человека на самое дно, сделают его безнравственной гниющей личностью, обреченной на безрадостное существование.

Все описание пронизано глубоким авторским юмором. Вспомнить только с какой насмешливой иронией он описывает придворное окружение императрицы. Обителей Петербургского дворца Гоголь изображает как заискивающих и раболепных людей, заглядывающих в рот вышестоящим.

История создания

Книга «Вечера на хуторе близ Диканьки» была издана в 1831 году, тогда же была написана и «Ночь перед Рождеством». Повести цикла рождались у Гоголя быстро и непринужденно. Доподлинно неизвестно, когда Гоголь приступил к работе над повестью, и когда впервые у него родилась идея ее создания. Есть данные о том, что первые слова он нанес на бумагу еще за год до выхода в свет книги. Хронологически события, описанные в повести приходятся на период примерно 50 годами ранее реального времени, а именно царствование Екатерины II и последняя депутация запорожцев.

Анализ произведения

Основной сюжет. Особенности композиционного строения.

(Иллюстрация Бубнова Александра Павловича к Н.В.Гоголю "Ночь перед Рождеством" )

Сюжет завязан на приключениях главного героя - кузнеца Вакулы и его любви к взбалмошной красавице Оксане. Разговор молодых людей и служит завязкой повести, первая красавица не селе обещает Вакуле замужество в обмен на царские черевички. Девушка вовсе не собирается выполнять данное ею слово, она смеется над юношей, понимая, что тот не сможет выполнить ее поручения. Но, согласно особенности построения жанра сказки, Вакуле удается исполнить желание красавицы, в этом ему помогает черт. Полет Вакулы в Петербург на прием к императрице является кульминацией повествования. Развязкой служит свадьба молодых людей и примирение Вакулы с отцом невесты, с которым у них были разлажены отношения.

В жанровом отношении повесть больше тяготеет к сказочному типу сложения. Согласно законам сказки, мы можем увидеть в финале повествования счастливый конец. Кроме того, множество героев берут свое начало именно из истоков древних русских сказаний, мы наблюдаем волшебство и власть темных сил над миром простых людей.

Образы главных героев

Кузнец Вакула

Главные герои - реальные персонажи, жителя хутора. Кузнец Вакула - настоящий украинский мужчина, вспыльчивый, но вместе с тем исключительно порядочный и честный. Он трудяга, хороший сын для своих родителей и, наверняка, станет отличным мужем и отцом. Он прост с точки зрения душевной организации, не витает в облаках и имеет открытый довольно добрый нрав. Он всего добивается благодаря твердости характера и несгибаемому духу.

Черноокая Оксана - главная красавица и завидная невеста. Она горда и высокомерна, в силу своей юности имеет вспыльчивый темперамент, несерьезна и ветрена. Оксана постоянно окружена мужским вниманием, любима своим отцом, старается одеваться в самые нарядные платья и бесконечно любуется собственным отражением в зеркале. Когда она узнала, что парубки хором провозгласили ее первой красавицей, она стала вести себя подобающим образом, постоянно досаждая всем своими капризами. Но молодых женихов такое поведение только забавляет, и они продолжают гурьбой бегать за девушкой.

Помимо главных героев повести описано множество не менее ярких второстепенных действующих лиц. Мать Вакулы - ведьма Солоха, появившаяся также и в «Сорочинской ярмарке», является вдовой. Привлекательная внешне, кокетливая дама, крутящая шашни с чертом. Несмотря на то, что она олицетворяет собой темную силу, образ ее описан весьма привлекательно и ничуть не отталкивает читателя. Также как и у Оксаны, у Солохи полно обожателей, в том числе иронично изображенный дьяк.

Заключение

Повесть сразу же после выхода в свет была признана необычайно поэтичной, захватывающей. Гоголь настолько умело передает весь колорит украинской деревни, что читателю как будто удается самому погостить там и погрузиться в этот волшебный мир на время прочтения книги. Все идеи Гоголь черпает из народных преданий: черт, укравший месяц, летающая на метле ведьма и так далее. Со свойственной ему художественной манерой он переделывает образы на свой поэтический лад, делая их уникальными и яркими. Реальные события переплетаются со сказочными настолько тесно, что тонкая грань между ними вовсе теряется - это еще одна особенность писательского гения Гоголя, которая пронизывает все его творчество и придает ему характерные черты.

Творчество Гоголя, его наполненные глубочайшим смыслом повести и романы принято считать образцовыми не только в отечественной, но и мировой литературе. Он настолько завладел умами и душами своих читателей, сумел нащупать такие глубинные струны человеческой души, что его творчество заслуженно считают подвижническим.

Понравилась статья? Поделитесь ей

Распечатать статью