Милюков как историк и общественный деятель. П.Н. Милюков как политический деятель и его "Воспоминания"

Павел Николаевич Милюков стал первой жертвой психоза ниспровержения политических кумиров уже новой, “Свободной России” образца 1917 года. Прошло всего полтора месяца после “великой” и “славной” Февральской революции, и заполонившие центральные улицы Петрограда озлобленные толпы солдат, матросов, рабочих и просто городского хулиганья, подстрекаемые большевиками, требовали: “Милюкова в отставку!”, “Долой войну!”, “Долой Временное правительство!”. Лидер партии кадетов и министр иностранных дел Милюков оказался в дни так называемого “апрельского кризиса” главным воплощением “образа врага”, самой одиозной, ненавистной фигурой среди демократических правителей, его имя превратилось в грубое ругательство, в политический ярлык…

Очередной вираж массового сознания - весьма знаковый для России, взбудораженной революционной стихией. Милюков в течение двух с лишним десятилетий по праву воспринимался общественностью как выдающийся деятель, символ либеральной интеллигенции. “Русский европеец”, интеллектуал, популярный ученый-гуманитарий, эрудит, человек безупречной репутации - все это обеспечивало Милюкову особое положение в обществе. Талантливый историк, Милюков уже в зрелые годы изменил свою жизнь и, отказавшись от академической карьеры, посвятил себя общественной деятельности (подобное происходило со многими историками, юристами, экономистами и в недавнем прошлом, в годы перестройки). Павел Николаевич становится одним из лидеров либерального движения, создает и бессменно возглавляет партию кадетов, избирается депутатом III и IV Государственной думы, является идеологом и фактическим руководителем парламентской оппозиции, занимает пост министра иностранных дел в первом составе Временного правительства. Милюков относился к числу немногих политиков, которые могли действительно влиять на сценарии взаимоотношений общественности и “исторической власти” в начале ХХ века и пытались на практике доказать (увы, безуспешно), что либеральный путь развития для России - отнюдь не “книжная утопия”.

Московский приват-доцент

Павел Милюков родился в Москве 15 января 1859 года. Считалось, что его дед - Павел Алексеевич Милюков - происходил из тверских дворян. В эпоху царя Алексея Михайловича кому-то из его предков даровали жалованную грамоту, впрочем, документального подтверждения его дворянского происхождения не было. Отправившись в Сибирь на поиски золота, дед потерпел неудачу и совершенно разорился. Отец будущего политика - Николай Павлович Милюков - выпускник Академии художеств, архитектор по специальности. Он много преподавал, служил инспектором двух художественных училищ в Москве, работал оценщиком в банке, некоторое время занимал должность городского архитектора. Атмосфера в семье была далека от благополучия из-за сложных отношений родителей. Мать гордилась принадлежностью к дворянскому роду Султановых, неизменно подчеркивая, что ее брак с Н. П. Милюковым (это было ее второе замужество) - мезальянс. В семье постоянно вспыхивали ссоры, детьми никто всерьез не занимался.

Милюков еще в детстве почувствовал себя в роли “оппозиционера” - “свою внутреннюю жизнь приходилось создавать в какой-то постоянной оппозиции родительским заботам”. Психологически он ощущал себя независимым, в том числе потому, что был “сам всем себе обязан”, занимаясь “самовоспитанием”1. Гимназист Милюков изначально проявлял интерес к гуманитарным знаниям - его привлекали классическая филология, история, музыка (уроки игры на скрипке давал музыкант из Большого театра), он начинал писать стихи, увлекался иностранными языками. “Энциклопедизму” способствовала страсть к покупке книг на толкучке Сухаревского рынка - литература приобреталась за копейки и совершенно бессистемно. Тем не менее к окончанию гимназии у Павла сложилось устойчивое позитивистское мышление, с критичным отношением к религии, оставлявшей его равнодушным с детских лет.

Осенью 1877 года Милюков поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Сначала его привлекло такое новое направление науки, как лингвистика и сравнительное языкознание. Затем на первом плане оказалась всеобщая история. Интерес же к русской истории пробудился благодаря лекциям профессора В. О. Ключевского, которого Милюков, несмотря на сложность их дальнейших взаимоотношений, считал любимым учителем: “Он нас подавлял своим талантом и научной проницательностью <…> Ключевский вычитывал смысл русской истории, так сказать, внутренним глазом, сам переживая психологию прошлого <...> говорил, что материал надо спрашивать, чтобы он давал ответы <…> К этой черте присоединялась другая: то обаяние, которое производила художественная сторона лекций Ключевского, его искрящееся остроумие, отточенность формы, неожиданные сопоставления и антитезы, наконец, готовые схемы, укладывавшие в одну отточенную фразу смысл целых периодов истории” (77).

За участие в студенческой сходке в 1881 году Милюков был отчислен с четвертого курса. Ректор университета, лично знавший талантливого студента, предложил ему оправдаться - мол, не догадывался о политическом характере собрания, но Милюков отказался. Однако уже на следующий год ему разрешили подать заявление о восстановлении в университете. После завершения обучения Милюков был оставлен на кафедре русской истории В. О. Ключевского.

Сдав магистерский экзамен и получив в 1886 году должность приват-доцента, Милюков активно включается в исследовательскую и преподавательскую деятельность. Психологический комфорт доставлял и сам факт изменения социального статуса, о чем он вспоминал с нескрываемым удовольствием: “Этим было закреплено мое социальное положение в московском обществе, где, в противоположность военному и чиновному Петербургу, университетский круг по традиции стоял на первом плане” (99). Павел Николаевич становится членом Общества истории и древностей российских, Московского археологического общества, Общества естествознания, географии и археологии. Его привлекает педагогика - “живое дело”, и помимо университета он преподает историю в 4-й женской гимназии, в Земледельческом училище, в частной женской школе. Огромную нагрузку Милюков взваливал на себя не от хорошей жизни. После смерти в 1879 году отца Павлу Николаевичу пришлось содержать семью - он по-прежнему жил с матерью, нужно было помогать младшему брату…

В 1885 году Милюков женился, что привело к полному разрыву с матерью, в последние годы все более настойчиво стремившейся сохранить “власть” над сыном. С будущей супругой - дочерью ректора Троице-Сергиевской академии Анной Сергеевной Смирновой - он познакомился в доме Ключевского. Анна, покинув вопреки воле родителей семью, проживала в частном пансионе (основным источником ее существования были уроки фортепиано) и посещала женские курсы всеобщей истории профессора В. И. Герье, на которых преподавал Ключевский. Анна стала верной спутницей Милюкова, была активисткой движения за эмансипацию женщин, принимала деятельное участие в жизни кадетской партии. Вместе они оставались ровно полстолетия - вплоть до ее кончины в 1935 году в Париже.

Диссертацию, над которой Милюков работал в течение шести лет, он представил на защиту в 1892 году - это было опубликованное сочинение объемом почти в 700 страниц. Павел Николаевич, не скрывавший своих научных амбиций и мечтаний о “вкладе в науку”, выбрал масштабную тему: “Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого”. Наряду с анализом огромного фактологического материала Милюков стремился представить самостоятельную концепцию, отражающую его взгляд на тенденции исторического развития России. В частности, бросая вызов и славянофилам, и западникам, он призывал не преувеличивать роли Петра I и доказывал, что “европеизация России не есть продукт заимствования, а неизбежный результат внутренней эволюции, одинаковый в принципе у России с Европой, но лишь задержанный условиями среды”. В последующем этот тезис станет одним из важнейших элементов целостной исторической концепции Милюкова, являвшейся и научной основой его политической доктрины.

К разочарованию Милюкова, Ключевский рекомендовал во избежание лишних проблем взять более простую тему для диссертации (например, изучить какой-нибудь северный монастырь). Но Павел Николаевич не послушался совета. На защите диссертации некоторые профессора утверждали, что работа Милюкова достойна присуждения докторской степени. Но Ключевский потребовал ограничиться степенью магистра: пусть-де напишет еще одну книгу, наука от этого только выиграет. И Милюкову присвоили только степень магистра. Случившееся он воспринял как оскорбление. Считая, что работа достойна более высокой оценки, он твердо решил, что никогда не будет специально писать докторскую диссертацию.

Опальный историк

Размеренный уклад жизни молодого приват-доцента был нарушен в феврале 1895 года: Милюкова уволили из университета, любая преподавательская деятельность воспрещалась, он высылался на два года в Рязань. Поводом для репрессий стали лекции по истории общественного движения XVIII-XIX веков, прочитанные в ноябре 1894 года в Нижнем Новгороде. Шумный успех выступлений уже весьма популярного лектора был предопределен актуальными политическими ассоциациями, возникавшими у слушателей. Милюков рассказывал о свободолюбивых идеях Н. И. Новикова, А. Н. Радищева, А. И. Герцена, о декабристах и народниках. Все это было созвучно общественным настроениям и ожиданиям “оттепели”, которая, казалось, наступает после недавней кончины Александра III. На полицейском языке вина историка состояла в “прочтении лекций преступного содержания перед аудиторией, неспособной отнестись к ним критически”.

Парадоксально, но увольнение из университета принесло Милюкову даже психологическое облегчение. “Отходило в прошлое” “несносное чувство” обиды, связанной с защитой диссертации. Более того, он чувствовал, что “перешагнул рамки университета, ибо они стали для меня тесны”. Милюков явно тяготел к общественной деятельности. Многочисленные статьи и рецензии, публиковавшиеся в таких либеральных изданиях, как журнал “Русская мысль” и газета “Русские ведомости”, приносили Милюкову все большую общественную известность и авторитет. Последующее десятилетие - вплоть до событий 1905 года и включения в легальную политическую жизнь - Милюков назовет “годами скитаний” Впрочем, это были очень плодотворные годы с точки зрения и профессиональных занятий историей, и знакомства с представителями различных кругов общества как в России, так и за рубежом.

Оказавшись поневоле в Рязани, Милюков смог наконец начать работу над своим главным исследованием. “Очерки по истории русской культуры” не только имели огромный успех в научных кругах, но стали событием общественно-политической жизни. По мере написания главы публиковались в журнале “Мир Божий” и выходили отдельными выпусками. Трехтомное сочинение Милюкова выдержало в России шесть изданий - последнее появилось в 1918 году. Милюков предпринял первую в отечественной историографии попытку комплексного исследования социальной истории России, всего многообразия факторов ее развития. О масштабности замысла, завершенного в 1902-1903 годах, могут свидетельствовать названия глав: “Земля”, “Население”, “Экономика”, “Сословие”, “Государство”, “Церковь”, “Литература”, “Вера”, “Творчество”, “Образование” и т. д. Каждая проблема рассматривалась в динамике, обеспечивая решение исследовательской сверхзадачи - создать многогранную картину развития русского общества.

Помимо “Очерков…” Милюков занимался археологическими и краеведческими исследованиями, писал статьи для энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, для английского журнала “Атениум”. В свободное время с удовольствием выступал как скрипач в самодеятельном квартете и участвовал в концертах местного военного оркестра. Новым увлечением Павла Николаевича стала велосипедная езда. Позже, уже в Петербурге, видный политик в экстренных случаях будет пользоваться велосипедом, чтобы спешно объехать членов ЦК партии или прибыть на митинг.

Важное значение имело для Милюкова пребывание на Балканах в 1897–1899 годах: по приглашению болгарского министра народного просвещения он возглавил кафедру истории в Софийском высшем училище. Юридически это являлось высылкой за границу - в качестве альтернативы власти предлагали ссылку в Уфу. Отправляясь в Софию, Милюков дал подписку, что не будет “заниматься никакими русскими политическими делами”, работая “исключительно в пределах должности”2. Но уже через пять месяцев, под давлением российских властей, контракт с Милюковым, способным “оказать вредное влияние на воспитание болгарского юношества”, был расторгнут. Получив жалованье за все пять лет, на которые заключался контракт, Милюков остался на Балканах. Он занялся изучением сложных межнациональных отношений и вскоре приобрел репутацию одного из ведущих специалистов по балканскому вопросу.

Возвратившись в Россию, Павел Николаевич сближается с публицистами и писателями, объединявшимися вокруг народнического журнала “Русское богатство”. В начале 1901 года за участие в политическом собрании памяти

П. Л. Лаврова в Горном институте Милюков был арестован и почти полгода провел в тюрьме. Проживание в столице после освобождения ему было запрещено. Некоторое время он обитал с семьей в Финляндии, в маленьком приграничном курортном городке, затем обосновался в Удельной, которая формально находилась за пределами Петербурга. Милюков с его репутацией “отпетого оппозиционера” оказывается среди ведущих идеологов российского либерализма, которые в 1903 году образуют “Союз Освобождения” (И. И. Петрункевич, П. Б. Струве, Д. И. Шаховской и др.). От предложения редактировать издававшийся в Штутгарте с 1902 года журнал “Освобождение” Милюков отказался - не хотел уезжать за границу с вероятностью повторить “судьбу Герцена”. Тем не менее написал для первого номера программную статью - “От русских конституционалистов” - и начал активно публиковаться на страницах журнала.

Призыв в политику

События русской революции 1905 года застали Милюкова в Америке, где он читал курс лекций в Чикагском университете. Перед отъездом в Россию он спешно завершил работу над книгой “Россия и ее кризисы”, вышедшей в 1905 году в Америке и во Франции, - в ней западной общественности был представлен русский либерализм, воплощением которого вскоре станет партия конституционных демократов3.

Намерение играть одну из определяющих ролей в российской политике - доминирующая установка Милюкова, казавшаяся ему вполне логичной и закономерной. “Потеряв репутацию начинающего историка, с которой я уезжал из России, я возвращался “домой” с репутацией начинающего политического деятеля, - вспоминал Павел Николаевич. - Перемена произошла постепенно, но она была неизбежна в моем положении. За границей я очутился в роли наблюдателя политической жизни и внешней политики демократических государств. А дома происходили события, которые требовали применения этих наблюдений, и требовали именно от меня, так как русских наблюдателей было очень немного… Я вовсе не стремился превратиться из историка в политика; но так вышло, ибо это стало непреложным требованием времени” (176).

Как уже говорилось выше, Милюков-историк с первых же работ последовательно развивал ключевой тезис своей концепции. Россия идет в русле универсальных законов развития общества, хотя отдельные фазы она проходит с запозданием. При всем своеобразии русский “национальный тип” естественным путем приспосабливается к заимствуемым на Западе общественным институтам - это органичный процесс, не исчерпывающийся только “насилием” (например, Петра I). В то же время для Милюкова-политика огромное значение имела идея, что в России, по сравнению с европейскими странами, государство играет гораздо большую роль при формировании гражданского общества. Тенденция западноевропейского развития - “снизу вверх”, то есть от экономики к государству; история же России свидетельствует об обратном процессе. В России возможность эволюции определяется в первую очередь государством, именно от него исходят импульсы, направленные на экономическое, социальное, культурное развитие. Таким образом, российская специфика состоит в сочетании сильного государства и аморфного гражданского общества. С одной стороны, в этом таится конфликтный потенциал, но с другой - здесь находится и механизм выхода из кризиса. Отсюда вытекает и главная практическая установка политиков-либералов: поскольку государственная власть консервативна и не готова к проведению реформ, то либеральная партия должна воздействовать на власть, добиваться ее трансформации и превращения в инструмент проведения демократических реформ. Отвергая путь насильственного захвата власти, либералы должны способствовать переходу от абсолютизма к конституционной монархии, обеспечивающей максимум политических свобод и, следовательно, условий для дальнейшей борьбы за либеральные реформы4.

Примечательна и другая практическая установка Милюкова - он был уверен, что несет “примирительную миссию” для всего оппозиционного лагеря. Павел Николаевич считал необходимым сближение либералов и социалистов, объединение усилий для достижения общей цели - установления политических свобод.

Символично, что учредительный съезд конституционно-демократической партии, открывшийся 12 октября 1905 года, по заблаговременно составленным планам должен был завершиться 17 октября: как оказалось, именно в этот день был обнародован Манифест Николая II об изменении государственного строя. Политическая жизнь легализовывалась, и партия кадетов принялась энергично готовиться к выборам в I Государственную думу. В начале 1906 года, по оценкам Милюкова, партия насчитывала около 100 тысяч зарегистрированных членов: “В нее вошли, несомненно, наиболее сознательные политические элементы русской интеллигенции. Недаром ее называли иногда “профессорской партией”. Ее наиболее активными в стране элементами были прогрессивные земские и городские деятели… Они были связаны и с народными низами, особенно через посредство так называемого “третьего элемента”: профессиональных служащих в земских учреждениях - врачей, агрономов, учителей и т. д.” (235).

Первоначально Милюков был лишь одним из членов ЦК - бессменным председателем ЦК партии, а также ее главным идеологом, тактиком и стратегом он станет в 1907 году. Выдержав “вступительный экзамен на лидерство” на учредительном съезде партии, Милюков продемонстрировал, что способен быть консолидирующей фигурой, “притянуть оба крайних фланга партии к центру, чтобы партия могла получить собственное лицо”. Позиция центристского большинства выражалась в программном тезисе о том, что “Россия должна быть конституционной и парламентской монархией” - тем самым снимался излишне радикальный лозунг “демократической республики”. Вместо идеи “Учредительного собрания” предлагалось сделать ставку на “Думу с учредительскими функциями” (бесспорной прерогативой парламента считалось принятие конституционных актов - Основных законов, нового избирательного закона, после чего Дума может потребовать своего роспуска). Самый острый для России земельный вопрос следует решить путем увеличения крестьянских наделов - за счет частичного отчуждения помещичьих владений с компенсацией “по справедливой оценке”.

“В партии было много незаурядных людей. Милюков поднялся над ними, стал лидером прежде всего потому, что крепко хотел быть лидером. В нем было редкое для русского общественного деятеля сосредоточенное честолюбие. Для политика это хорошая черта. В желании оставить след в русской истории нет ничего предосудительного, особенно когда для этого не приходится кривить душой. Милюков всю свою деятельность строил на принципах, в которые верил. Он был убежден в справедливости либеральных идей и с чистой совестью отстаивал каждую подробность кадетской программы. <…> Среди нас он был только первый между равными. Хотя почет и власть очень любил, любил быть на виду. Этого всю жизнь искал. Но прирожденной властности в нем не было”5.

Милюков не смог избраться ни в Первую Государственную думу, ни во Вторую. Сказалось противодействие со стороны властей, хотя формальным предлогом для отстранения от участия в выборах стало несоответствие требованиям квартирного ценза. Тем не менее Павел Николаевич выступал в качестве фактического руководителя думской фракции кадетов. Говорили, что Милюков, ежедневно посещавший Таврический дворец, “дирижирует Думой из буфета”!

Тактика кадетов, которую в конечном счете формулировал Милюков, ставила партию в жесткую оппозицию к власти. Хотя она подчас и корректировалась - в зависимости от политической конъюнктуры.

Впоследствии, в эмиграции, некоторые деятели кадетов будут обвинять Милюкова в том, что он после Манифеста 17 октября 1905 года, означавшего переход к конституционной монархии, не решился на однозначный разрыв с революционными силами и отказался от сотрудничества с “исторической властью”, выдвигавшей тогда прогрессивных реформаторов. Так, правый кадет

В. А. Маклаков отмечал: “Не неподготовленность народа к конституционному строю стала препятствием к его проведению в жизнь, а тактика интеллигентских руководителей, которые самоуверенно претендовали представлять собой весь “народ”. Пока была война с Самодержавием, либерализм мог идти с революционными партиями; но когда конституция была октроирована (от фр. octroi - пожалована. - И. А.), Дума выбрана и кадетская партия Думой руководила, ее задачей должно было быть примирение с властью и защита России от революции… Население могло бы немедленно почувствовать выгоды новых порядков; либерализм освободился бы от угождения своим прежним союзникам; конституционная монархия сделалась бы окончательной формой правления, а не переходным мостом к революции; началась бы эра назревших реформ… Но либерализм, поскольку его представляли кадеты, поставил себе иную задачу. Сговора с властью он не захотел. Он добивался немедленной и полной победы над ней, требовал капитуляции перед собой и добился того, что власть приняла его вызов, перешла в наступление и кадетский либерализм победила”. По мнению Маклакова, ответственность за это лежит во многом на Милюкове, который был скорее “не партийным вождем, а знаменосцем” и, уверовав в свою роль гаранта внутрипартийных компромиссов, препятствовал размежеванию и, как следствие, появлению четкой тактической линии: “У кадетов между флангами было принципиальное разномыслие. Если бы у парии был настоящий лидер, он бы не убоялся раскола. Раскол был бы только полезен… Деятельность же номинального “лидера” сводилась к изобретению двусмысленных формул, за которыми партийные разногласия прятали”6.

В столь жестких оценках есть доля истины, хотя нельзя не отметить попыток Милюкова поиска компромиссов (пусть и весьма условных). Например, вскоре после 17 октября лидер кадетов был приглашен в Зимний дворец на встречу с председателем Совета министров С. Ю. Витте. И главу кабинета удивило то, что Милюков, обычно обвинявшийся в радикализме, соглашался отказаться от требования “общественного министерства” - при условии, что Витте создаст “деловой кабинет” из незапятнанных чиновников-управленцев. На взгляд Милюкова, удовлетворить общество могло бы введение “сверху” умеренной конституции по образцу болгарской или бельгийской. В таком случае общественное мнение согласилось бы отказаться от идеи созыва Учредительного собрания. Но соглашение с кадетами и на подобных условиях оказалось для власти неприемлемым.

Конфликт с оппозиционным большинством I Думы, где более трети депутатов представляли кадетскую партию, был закономерен. Негативные последствия имело утверждение государем за несколько дней до созыва Думы Основных законов, что лишало парламент “учредительских” функций. Многие кадетские деятели, воодушевленные победой на выборах, были настроены радикальнее Милюкова и призывали к открытому конфликту с властью. Позже Павел Николаевич признавал, что стремился к “умерению политического темперамента Думы и усилению политической прозорливости власти”, но “ни то ни другое, ни в особенности сочетание того и другого не оказались возможными ни для меня, ни для кого-либо другого”. Пытаясь воспользоваться разногласиями в окружении царя, Милюков тайно встречался в ресторане “Кюба” с дворцовым комендантом Д. Ф. Треповым - сторонником уступок оппозиции и создания “министерства доверия”. Трепов довел до сведения Николая II составленный им список кабинета, в котором Милюков фигурировал как кандидат в министры внутренних или иностранных дел. Перспективы формирования кадетского министерства обсуждались и с П. А. Столыпиным; при этом Милюков, желая внушить представление об “умеренности” кадетов, говорил, что “о поведении к.-д. в правительстве не следует судить по их роли в оппозиции” (244, 250-251, 255). Тем не менее развязкой конфликта власти и парламента стал роспуск Думы 9 июля 1906 года.

Учтя первый опыт парламентской борьбы, кадеты пересмотрели тактику. Революция шла на убыль, самодержавие доказало прочность своих позиций, и одновременно стало очевидно, сколь сильно сопротивление бюрократии и придворных кругов либеральным преобразованиям. Поэтому выдвигался лозунг: “Не штурм, а правильная осада”. Предполагалось “беречь” II Думу, избегая прямых конфликтов, выражения недоверия правительству, чреватого роспуском парламента. Милюков считал, что теперь целесообразно дистанцироваться от левых, революционных сил. Несмотря на это, кадеты отклонили требование Столыпина - осудить в какой-либо публичной форме революционное насилие (за это была обещана официальная “легализация” партии). Павел Николаевич в принципе был готов напечатать в “Речи” такую статью без подписи, но другие лидеры воспротивились. Вскоре Думу распустили - под предлогом демонстративного отказа дать согласие на привлечение к уголовной ответственности социал-демократических депутатов.

Либеральный стиль

Заветная мечта Милюкова о парламентской деятельности осуществилась осенью 1907 года - он был избран в III Думу. Лидер партии кадетов, возглавив ее парламентскую фракцию, стал еще более влиятельной и заметной фигурой. Шутили, что Милюков - идеальный парламентарий, он создан как по заказу специально для Британского парламента и Британской энциклопедии!

Положение Милюкова было двойственным. Профессиональная готовность к конструктивной законотворческой деятельности сообразно европейским парламентским канонам, наличие соответствующего интеллектуального потенциала вступали в противоречие с реальностью - с жесткой оппозиционностью членов партии, считавших невозможным отказываться от такого политического амплуа.

В III Думе, выбранной по новому закону от 3 июня 1907 года (его издание оппозиционеры называли “государственным переворотом”), кадеты были в меньшинстве. Зато, по словам Милюкова, они играли “роль настоящей оппозиции, идейно устойчиво и хорошо организованной”. Первоначально правительство опиралось на большинство, которое образовывали октябристы и правые националистические группы. У Милюкова не было иллюзий относительно влиятельности Думы как законодательного органа власти - это “калека, какой делали ее с самого начала основные законы, урезавшие со всех сторон права народного представительства”. Тем не менее тактика кадетов была переориентирована на “черную, будничную работу”: “Мы решили всеми силами и знаниями вложиться в текущую государственную деятельность народного представительства. Нам предстояло еще многому научиться, что можно узнать, понять и оценить, только стоя у вертящегося колеса сложной и громоздкой государственной машины. Нельзя было пренебрегать при этом и контактом с бюрократией министерских служащих, у которых имелись свои технические знания, опытность и рутина” (292-293).

Милюков с точки зрения “речевой” активности значился среди бесспорных лидеров. В III Думе на его счету 73 выступления с парламентской трибуны, в IV Думе - 37. “Фирменными” темами Милюкова были внешняя политика и международные отношения. От имени фракции он выступал и по многим внутриполитическим проблемам, касающимся народного просвещения, аграрной реформы, местного самоуправления. Иногда Павел Николаевич появлялся на трибуне, потому что по каким-то вопросам “не находилось подготовленных работников”. Случалось, что во фракции просто не было желающих выступать в соответствии с “тактическими директивами” Милюкова.

(в том числе несколько анахронически звучащие выражения, например “осьмнадцатый век”).

Милюкова по праву называли одним из самых эрудированных политиков. Об его способностях полиглота ходили легенды. Говорили, что Павел Николаевич владеет почти двумя десятками иностранных языков и ежедневно прочитывает массу зарубежных газет и журналов. Страстью Милюкова были книги, собиравшиеся с обычной для него фундаментальностью. Помимо прекрасной библиотеки, состоявшей главным образом из исторической литературы, Милюков уже в думский период, в Петербурге, собрал новую библиотеку - книги по политике, экономике, праву. Третья библиотека - более 10 тысяч томов - появилась у него в Париже.

Современников поражала работоспособность Милюкова. Его день начинался за письменным столом в шесть-семь часов утра и завершался зачастую после полуночи в редакции партийной газеты “Речь” (с 1906 года и вплоть до осени 1917 года он был ее соредактором и почти ежедневно писал для нее передовицы). Редактор газеты И. В. Гессен вспоминал, что Милюков появлялся неизменно ночью, “как-то шумно и широко отворяя дверь. Вместе с ним в комнату врывалось оживление, бодрость, уверенность… Усевшись на свое обычное место за одним из столов, он принимался за чтение приносимых из наборной сверстанных полос, отвечая в то же время на обращенные со всех сторон вопросы и попивая чай. Нередко тут же, среди непрекращающегося шума, он писал статьи, не прерывая участия отрывочными репликами в общих разговорах”8. Несмотря на занятость кадетский вождь успевал посещать светские мероприятия, любил ходить в театры, на вернисажи, участвовал в благотворительных балах. Любимым домашним развлечением было музицирование -

в квартире Милюкова собирался небольшой оркестр, Павел Николаевич играл на скрипке или альте, а Анна Сергеевна исполняла партии на рояле.

Обосновавшись в Петербурге, Милюков впервые занялся обустройством оседлой жизни - это позволяли и финансовые возможности. Кроме депутатского жалованья и зарплаты в газете ощутимый доход приносила продажа постоянно переиздававшихся “Очерков по истории русской культуры”. Анна Сергеевна открыла собственное издательство и занималась всеми делами, связанными с изданием и реализацией книг мужа. Милюковы, поначалу жившие в небольшой квартире в Эртелевом пер., 8, купили просторную квартиру в новом доме на Песках. В Крыму, недалеко от Судака, на приобретенном в собственность участке была построена небольшая дача. “Ближней” дачей они обзавелись в Финляндии, на берегу залива. Купив живописный участок, они радикально перестроили находившуюся на нем деревенскую избу - получился эффектный дом с балконами, террасой и башней, был устроен даже бассейн с фонтаном.

Патриотизм с политическим подтекстом

Конечно, было бы упрощением полагать, что Милюков сполна разделял “патриотический энтузиазм”, захлестнувший широкие слои общества после вступления России в войну. Вопреки ярлыкам, которые использовались большевиками в 1917 году для изображения Милюкова фанатичным “шовинистом”, выразителем “империалистических интересов крупной буржуазии”, до начала войны в правительственных кругах его считали, напротив, “пораженцем”. Павел Николаевич не разделял распространенные (в том числе у части либералов) панславистские установки, полагая: Россия должна пожертвовать “солидарностью” с балканскими славянами, чтобы избежать участия в общеевропейской войне. Лидер кадетов считал войну навязанной России, тем не менее был убежден в необходимости “реалистичного” подхода к происходящим мировым катаклизмам. Одна из важнейших задач России, отвечающая ее национальным интересам и потребностям экономического развития, - обеспечение контроля над проливами. Милюков говорил, что может “по справедливости гордиться” прозвищем “Милюков-Дарданелльский” (384-385, 390-392).

“Патриотический энтузиазм” либералов в трактовке Милюкова придавал войне особый идеологический смысл. Проводилась параллель, что благодаря победе “страна станет ближе к своей заветной цели” - под ней подразумевалось торжество идеалов конституционализма, проведение либеральных реформ, расширение свобод. Для политического будущего России было важно и то, что ее партнерами по коалиции являлись “образцовые” демократические государства Европы. Сверхзадачу лидер кадетов формулировал так: “Да здравствует свободная Россия в освобожденном ее усилиями человечестве!”9 На фоне других кадетских лидеров Милюков выделялся искренней, отчасти фанатичной верой в победу России. Выстроив идеологическую конструкцию, согласно которой успешное завершение войны играло колоссальную политическую роль, Павел Николаевич не сможет пересмотреть этот взгляд и в период работы во Временном правительстве. Милюков всегда категорически отвергал возможность заключения перемирия или хотя бы отказа от “имперских” целей России в мировой политике. Он придерживался своей позиции даже в ситуации бесконечных поражений русской армии, нарастающей хозяйственной разрухи, усиления антивоенных настроений. Партийные товарищи Милюкова с разочарованием реагировали на его чрезмерно оптимистичный, не лишенный “догматизма” настрой: “Споры сразу обрывались при появлении Милюкова, с ним никто не решался вступать в прения, считая это бесцельным. “Дарданеллы” действительно превратились у него в навязчивую идею, мешавшую следить, оценивать и приспосабливаться к меняющейся обстановке”10. Отношение к войне имело у Милюкова и личную, трагическую окраску. В 1915 году на фронте, при отступлении русских войск в Восточной Галиции, погиб младший сын Сергей, отправившийся на фронт добровольцем. В армии служил и старший сын Николай - артиллеристом, а затем летчиком (398-399).

В августе 1915 года в Думе был сформирован Прогрессивный блок - впервые возникло устойчивое оппозиционное большинство (за его рамками оказались лишь крайне правые и левые). “Автором блока” и его лидером стал Милюков, отмечавший позже, что “это был кульминационный пункт моей политической карьеры” (404). В преддверии создания блока, выступая на открытии думской сессии 19 июля 1915 года, Милюков обозначал возвращение либералов к более активной линии поведения: “Патриотическая тревога народных представителей оказалась, к сожалению, вполне основательна. Тайное стало явным, и все успокоения оказались только словами. Страна словами управляться не может. Народ хочет теперь сам приняться за дело и исправить упущения. В нас он видит первых законных исполнителей своей воли. И он посылает теперь нас с другим определенным наказом: сказать власти всю правду о стране, узнать для страны всю правду о власти и сделать то, что осталось ею недоделано”11.

Политики подразумевали, что блок должен стать и инструментом предотвращения революции. По выражению Милюкова, объединение было направлено не только против “верхов”, но и против “опасности снизу”. Формула оппозиционной тактики - “слова - это дело” - рассматривалась как универсальное средство. Думским политикам, не желающим стихийных революционных выступлений, следует критиковать власть в стенах парламента, бескомпромиссно высказывая претензии от имени народа. Отвергая возможность вмешательства в политическую жизнь “улицы”, Милюков и за две недели до Февральской революции, 15 февраля 1917 года, заявлял в Думе: “Наше слово есть уже наше дело. Слово и вотум суть пока наше единственное оружие”12.

Главное программное требование блока - создание правительства, способного обеспечивать “единение со всей страной и пользоваться ее доверием”. Милюков признавал, что эта формулировка “умышленно неопределенна”, но зато позволяет объединить максимум политических течений, в том числе тех, кто выдвигал жесткий лозунг “ответственного министерства” (на его взгляд, заведомо неприемлемый для власти и, следовательно, “революционный”) (408). При этом примечательно, что многие либералы, в том числе Милюков, и сами без энтузиазма смотрели даже на гипотетическую перспективу вхождения думских лидеров в правительство. Взять на себя ответственность за управление страной в столь неблагоприятной ситуации - значит рисковать потерей популярности!

Совсем другое дело - разоблачительные популистские выступления с думской трибуны. Осенью 1916 года, в преддверии запланированного на 1 ноября открытия думской сессии, Милюкова волновало то, что “в обществе наблюдается явное падение интереса к Думе”13. Между тем, как откровенно заявлял Павел Николаевич на заседании парламентской комиссии по военным и морским делам, публичное бездействие и нерешительность повредят политикам, желающим переизбраться в Думу осенью 1917 года: “Жизни этой Думе остался всего один год, и у этой Думы остается в распоряжении только одна сессия, чтобы показать, что она такое. Как она себя покажет в эту сессию и с чем она и явится перед лицом своих избирателей. Ответом же будет 5-я Дума”14. Поэтому, чтобы не упустить инициативу, думская оппозиция должна активнее следовать политической конъюнктуре. Ключевая тема, подсказываемая запросами массового сознания, - поиски “внутреннего врага”. Не нужно отказываться от эксплуатации популярных среди обывателей слухов и легенд, дискредитирующих царскую власть. Как настаивал Милюков при выработке стратегии блока, основной акцент должен делаться на патриотической риторике, на разоблачении “темных сил”: “Сосредоточить напор на Штюрмере (председатель Совета министров и министр иностранных дел. - И. А.)”, упоминая, разумеется, и одиозного военного министра Сухомлинова. “Красная нить - наш патриотизм: они не могут довести [войну] до конца”, - формулировал Милюков15.

Речь Павла Николаевича 1 ноября предопределила стиль большинства оппозиционных выступлений в последующие месяцы, вплоть до Февраля 1917-го. Отталкиваясь от циркулирующих в обществе слухов о влиянии “темных сил” и намерениях “камарильи” заключить “сепаратный мир” с Германией ради предотвращения революции, Милюков неоднократно повторял риторический вопрос: “Что это, глупость или измена?” Помимо Штюрмера, оказавшегося главной мишенью критики, в связи с темой “немецкого засилья” и порочной дворцовой камарильи упоминалась (под прикрытием газетной цитаты на немецком языке) императрица Александра Федоровна. Выступление Милюкова вызвало колоссальный резонанс. “Эти слова (“глупость или измена?” - И. А.) били как молотом по голове, ибо они формулировали как раз то страшное, что всех мучило, - вспоминал кадет В. А. Оболенский. - Я возвращался с этого заседания Думы с чувством одержанной победы. Беспощадные слова, сказанные откровенно, перед всей Россией, восприняли как смертельно-опасное оружие, вонзенное в самое сердце врага”16. Сразу после выступления, на совещании кадетской фракции, Милюкову устроили овацию, выразив “горячую признательность за его блестящую речь”: “Благодарим и гордимся!”

Позже Милюков, как и другие лидеры оппозиции, признавал отсутствие надежных доказательств “разоблачений”. Он отмечал, что и сам не имел однозначного ответа на вопрос о “глупости или измене”, но “аудитория решительно поддержала своим одобрением второе толкование - даже там, где сам я не был в нем вполне уверен” (445). В показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства Милюков говорил, что практически единственной основой для его речи были настроения в политических и дипломатических кругах союзных стран, где внешнеполитическая деятельность Штюрмера производила “удручающее” впечатление. Лидер кадетов столкнулся с этим летом 1916 года, во время визита в Европу в составе парламентской делегации17.

Под воздействием думской “бури и натиска” Николай II отправил в отставку Штюрмера, но принципиальных изменений политического курса не произошло, конфликт между властью и общественными силами оставался столь же острым. Многие политики, в том числе кадеты, затем будут упрекать Милюкова за то, что он увлекся опасной игрой, не просчитывая, как дискредитация власти (в том числе Верховной) отразится на “возбуждении” населения, на его готовности к революционным выступлениям. На вопрос: “Отдаете ли вы себе отчет, что это начало революции?” - Павел Николаевич отвечал: “Только в вашем пессимистичном воображении. До этого еще далеко”18. Известный историк и участник событий Февраля 1917 года С. П. Мельгунов, реконструируя впоследствии психологические мотивы поведения Милюкова, полагал, что лидер кадетов “был в действительности очень далеко от мысли о возможности близкой революции. Угроза “революции” для него была только средством воздействия на власти и отчасти на своих единомышленников, которые, по выражению информаторов Деп<артамента> Полиции, испытывали непомерный страх перед революцией”19.

Выдвинутый революцией

Ранним утром 27 февраля 1917 года Павел Николаевич был разбужен швейцаром - в казармах Волынского полка, напротив дома, где тогда жили Милюковы (Бассейная ул., 60, угол с Парадным переулком), происходит что-то странное. Выглянув с балкона, Милюков увидел выбегающих из казармы волынцев. Простившись с взволнованной Анной Сергеевной, Милюков тотчас отправился пешком в Таврический дворец - на улицах уже начиналась стрельба…

Указ о роспуске Думы был объявлен, но депутаты не разошлись, собравшись на “частное совещание”. Милюков предлагал подождать прояснения ситуации, а пока создать Временный комитет членов Думы “для восстановления порядка и для сношений с лицами и учреждениями” во главе с М. В. Родзянко. Только ночью председатель Думы согласился объявить о взятии власти Временным комитетом.

В первые дни революции Милюкову, как и другим думским лидерам, приходилось много выступать на публике, перед толпами солдат, рабочих, просто активных обывателей. Обычно рациональный и “академичный” в речах, Милюков, оказываясь перед экзальтированной аудиторией, прибегал к далеко не профессорским ораторским приемам “уговаривания”. Стремясь расположить к себе слушателей, он ставил вопросы, подразумевающие положительные ответы-заклинания. Выступая 28 февраля в Екатерининском зале перед лейб-гренадерами, Милюков призывал: “Помните, единственное условие нашей силы - наша организованность. Только вместе с офицерами вы будете сильны. Неорганизованная толпа силы не представляет... Помните, что враг не дремлет и готовится стереть нас с вами с лица земли (Возгласы: “Не будет этого”). “Так этого не будет?” - “Не будет!” - раздается единодушный ответ военных”20.

Но гораздо более значимой была закулисная сторона деятельности Милюкова, касающаяся организации новой власти. От имени думского комитета он вел переговоры с контактной комиссией Исполкома Петроградского Совета о создании Временного правительства и его программе. В процессе изнурительного политического торга он стремился, чтобы на переходный период, до созыва Учредительного собрания, были созданы все условия для проведения Временным правительством умеренной, либерально-демократической политики, отвечающей “общенациональному”, “надклассовому” смыслу революции.

Милюков был движущей силой интриги против М. В. Родзянко. Павел Николаевич, как и большинство лидеров блока, выступал против формальной связи правительства с Думой “третьего июня”, которая уже “была тенью своего прошлого” и не могла считаться “фактором сложившегося положения”. Фигура казавшегося чрезмерно “правым” октябриста Родзянко явно не вписывалась в компромисс с Исполкомом Петроградского Совета о формировании Временного правительства. Сказывалась здесь и напряженность личных взаимоотношений Родзянко и Милюкова, негласная борьба за лидерство над парламентской оппозицией. Милюков и ряд влиятельных деятелей думского комитета делали ставку на руководителя Земско-Городского союза князя Г. Е. Львова (впоследствии возникнут серьезные сомнения в правльности такого решения).

За исключением трудовика А. Ф. Керенского, Временное правительство состояло из политиков-либералов, доминировали кадеты. Как и предполагалось, Павел Николаевич стал министром иностранных дел. Днем 2 марта в Екатерининском зале Таврического дворца Милюков объявил об образовании правительства. То, что еще не был получен акт об отречении Николая II, не смущало лидеров демократического правительства, берущих на себя “всю полноту власти” (как исполнительной, так и законодательной). Обосновывая легитимность новых руководителей страны, Милюков нашел эффектный, в духе текущего момента ответ на вопрос “Кто вас выбрал?”: “Я мог прочесть в ответ целую диссертацию. Я ответил: “Нас выбрала русская революция!” Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, закрыла рот самым радикальным оппонентам. На нее потом и ссылались как на канонический источник нашей власти” (465).

Но, видя разгул революционной стихии в Петрограде, Милюков настаивал на сохранении монархии (разумеется, конституционной) - мол, населению необходима традиционная форма “исторической власти”. 3 марта, на совещании деятелей думского комитета и членов Временного правительства, состоявшемся на квартире князя М. С. Путятина, только Милюков и лидер октябристов

А. И. Гучков возражали против отказа великого князя Михаила Александровича от престола. Лидер кадетов буквально умолял брата Николая II принять престол, убеждал коллег, что правительство без опоры на привычный символ власти “окажется утлой ладьей, которая потонет в океане народных волнений” и не доживет до Учредительного собрания. Павел Николаевич призывал действовать, срочно отправиться в Москву, где анархия еще не охватила армию, найти надежную вооруженную силу и, объявив о восшествии на престол Михаила, попытаться навести порядок. Милюкову как убежденному стороннику конституционной монархии, которая даже в условиях Февраля казалась ему самой надежной гарантией политической стабильности, обеспечения свобод и либеральных реформ, было трудно отказываться от “единственно верной” схемы. К тому же, по меткому выражению М. А. Алданова, в тот момент в “военно-политическом уравнении все величины были неизвестными”21. Да и спустя годы нельзя дать однозначный ответ: помогло бы формальное сохранение монархии остановить политическую радикализацию масс и создать твердую власть или, напротив, разбудило бы еще более разрушительную стихию.

Дипломатия против политики

Как бы то ни было, но Милюков, пригрозивший было отказом от вступления во Временное правительство, смирился с позицией подавляющего большинства кадетских лидеров: “Все они убеждали меня, что в такую минуту я просто не имею права уходить и лишать правительство той доли авторитета, которая связана с занятой мной позицией. Широкие круги просто не поймут этого. Я уже и сам чувствовал, что отказ невозможен” (469). Милюков возглавил Министерство иностранных дел, что в любом случае было для него триумфом, к которому он шел всю жизнь.

Получив портфель руководителя российского внешнеполитического ведомства, Милюков чувствовал себя уверенно, резонно полагая, что профессионально уже давно готов к этой работе. Милюков не без удовольствия отмечал, что “был единственным министром, которому не пришлось учиться на лету и который сел на свое кресло в министерском кабинете на Дворцовой площади как полный хозяин своего дела”. Он “ценил заведенную машину с точки зрения техники и традиции”, и кадровые перестановки в МИДе были минимальны (480). Бывший оппозиционер не планировал принципиальных изменений во внешнеполитическом курсе: “Я исходил из мысли, что у нас нет царской дипломатии и дипломатии Временного правительства; у нас есть дипломатия союзническая”. У нового министра иностранных дел были все основания полагать, что в умеренных общественных кругах России и в правительственных сферах стран-союзников он вызывает доверие, и его воспринимают как “знак того, что Россия не изменит обязательствам, которые она заключила, и целям, которые она себе поставила”22.

По стилю поведения и настроениям, демонстрируемым на публике, Милюков сполна соответствовал атмосфере “медового месяца революции”, всеобщего “Праздника Свободы”. “Редко приходилось наблюдать такое ликующее настроение, какое переживал в эти дни Павел Николаевич, - вспоминал вице-директор I департамента МИДа В. Б. Лопухин. - Осуществилась давнишняя его мечта. Он - облеченный доверием народа, авторитетнейший в глазах народа, каким мнил себя в ту пору Милюков, руководитель внешней политики России... Искрящиеся восторгом глаза. Не сходящая с уст радостная улыбка. Сипота заглушает речь. Улавливаются лишь отдельные отрывистые возгласы: └Бескровный переворот. Бурный поток стихийного народного подъема. Входит в спокойное русло. Лишь не стать ему поперек течения. Держаться берегов. Направлять. Не давать вылиться из русла. Перспективы самые радостные!””23.

В качестве министра иностранных дел Милюков сразу столкнулся с неразрешимым противоречием - между официальной трактовкой демократической властью нового смысла и задач участия России в войне и реальными настроениями масс. Февральский переворот идеологически обосновывался элитой как “акт национальной самозащиты”, как “народно-русская” революция, стихийный протест против “изменнического” царизма, ведущего страну к разгрому и порабощению “кайзеровской Германией”. Преувеличивая степень “патриотизма” населения, внушая и себе, и обществу иллюзию о готовности “граждан Свободной России” бороться с внешним противником до победного конца, деятели Временного правительства рассчитывали вызвать в массах прилив энтузиазма, поднять боевой дух армии. Милюков - один из наиболее рьяных проповедников подобной идеологии. Как нарушение союзнических обязательств он гневно отметал любые мысли о том, что России нужно попытаться ускорить заключение мира, поскольку она просто не способна продолжать войну. Для Павла Николаевича был неприемлем отказ (хотя бы только на словах!) от прежних договоренностей о послевоенных геополитических интересах России. Милюков был намерен любой ценой обеспечить выполнение “секретных договоров” (прежде всего это касалось получения Россией Константинополя и контроля над проливами Босфор и Дарданеллы).

Считавшийся сторонником политических компромиссов, Милюков был непримирим в вопросах международных отношений и российского внешнеполитического курса. И не случайно впоследствии многие политики будут приводить это как свидетельство “догматичности”, “доктринерства”, “упрямства” лидера кадетов, неспособности быть “реальным политиком”, трезво оценивающим ситуацию. Даже военный и морской министр Гучков (гораздо более правый по своим взглядам) указывал на отсутствие у Милюкова понимания сложившейся ситуации: русская армия не может далее вести войну. “Милюков более толстокожий, и впечатления у него были иные, чем у меня”, - отмечал Гучков; кроме того, Павел Николаевич имел дело “с полными радужных надежд дипломатами”, а не “с бунтующими солдатами”24.

Лидер кадетов очутился в положении, когда он должен лавировать, примиряя собственные представления о внешней политике с решением дипломатических задач и, главное, с необходимостью учитывать непростую внутриполитическую конъюнктуру. Союзники в лице руководителей дипломатических миссий настаивали, чтобы Временное правительство однозначно заявило о намерении России выполнять все союзнические обязательства. В свою очередь, руководители Петросовета требовали, чтобы правительство в специальной, для “внутреннего употребления”, декларации четко сказало об отказе от “империалистических стремлений” и готовности безотлагательно предпринять шаги по достижению всеобщего мира. Они утверждали, что такое заявление поднимет боевой дух “революционной армии” и хоть как-то удержит ее от разложения. Интересно, что с аналогичных позиций пытались скорректировать внешнеполитический курс Милюкова и его коллеги по правительству. Наиболее активным критиком Милюкова был “заложник демократии”

А. Ф. Керенский, которого неизменно поддерживали М. И. Терещенко,

Н. В. Некрасов, А. И. Коновалов (связанные с ним масонскими узами). Более того, вскоре к интригам против Милюкова подключились союзники - особенно британский посол Джордж Бьюкенен. Он делал ставку на Керенского и Терещенко - первый рассматривался как будущий военный министр, второй - как глава МИДа. В отличие от непопулярного в народных массах Милюкова, они, казалось, имели больше возможностей удержать Россию от выхода из войны, увлечь армию идеями “революционного оборончества”, восстановить дисциплину. При этом молчаливо подразумевалось: если Россия под давлением внутриполитических обстоятельств откажется от “империалистических” требований, то союзники, разумеется, не будут этому противиться.

28 марта было опубликовано составленное Милюковым и утвержденное правительством и контактной комиссией Исполкома Петросовета “Заявление о целях войны”. Декларация предназначалась для граждан России - попытки придать ей характер дипломатического акта Милюков решительно пресек. Требуемая “революционной демократией” формула “без аннексий и контрибуций” заменялась в тексте эвфемизмами, которые могли толковаться по-разному. Правительство провозглашало: “Предоставляя воле народа (то есть Учредительному собранию. - И. А.) в тесном единении с союзниками окончательно разрешить все вопросы, связанные с мировой войной и с ее окончанием, Временное правительство считает своим правом и долгом ныне же заявить, что цель свободной России - не господство над другими народами, не отнятие у них их национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов. Русский народ не добивается усиления внешней мощи своей за счет других народов, как не ставит своей целью ничьего порабощения и унижения”. К радости Милюкова, в текст удалось включить слова о том, что “русский народ не допустит, чтобы родина его вышла из великой борьбы униженной, подорванной в своих жизненных силах”. Говорилось также о намерении правительства “ограждать права нашей родины, при полном соблюдении обязательств, принятых в отношении наших союзников”. За последней формулировкой можно было понимать и соблюдение условий пресловутых “секретных договоров”.

Толчком к отставке Милюкова стала публикация ноты Временного правительства к союзникам, по сути повторявшей “Заявление…” от 28 марта. Уличные беспорядки, спровоцированные большевиками 20-21 апреля, стали удобным аргументом как для лидеров Исполкома Петроградского Совета, так и для большинства министров: фигура Милюкова непопулярна в массах из-за его бескомпромиссности по вопросу о “войне до победного конца”, и он должен уйти в отставку. Предложение занять пост министра просвещения Милюков отверг с возмущением. Он выступил и против идеи создания коалиционного правительства, убеждая премьера Г. Е. Львова в необходимости разрыва с Советом и принятия суровых мер по наведению порядка и, в частности, борьбе

с большевиками.

В принципе Милюков с самого начала “не считал своего положения прочным” и был психологически готов к отставке. Наверное, не случайно Павел Николаевич отказался переезжать в роскошную квартиру министра иностранных дел в здании министерства, как это было заведено у его предшественников. Когда приходилось допоздна оставаться в министерстве, он ночевал в маленькой комнатке для служащих, куда распорядился поставить кровать. При Милюкове в министерстве почти не устраивались приемы. Разве что вскоре после Февральской революции, в Страстную пятницу, коллеги по кадетской партии пришли поприветствовать Милюкова, а заодно отметить Пасху (кстати, Павел Николаевич всегда был человеком нерелигиозным и не имел привычки ходить в церковь). А. В. Тырковой-Вильямс запомнилась неожиданная просьба, с которой Анна Сергеевна обратилась ко всем приглашенным. “Только знаете, - прибавила она извиняясь, - сейчас так трудно достать провизию, что нам приходится просить гостей принести кто что может”. Своеобразное впечатление производило праздничное застолье: “Накрыт стол был чудесно: фарфор, стекло, серебро - все по-министерски. И несколько живописных статуеобразных лакеев в ярких ливреях стояли вдоль стен, как живые напоминания о пышности минувшего режима. На их невозмутимых лицах не промелькнуло ни тени удивления или насмешки, когда мы стали, шурша жирными бумажками, разворачивать наши пакетики и беспорядочно раскладывать их по тарелкам. Анна Сергеевна суетилась, бегала вокруг стола, подставляла тарелки. Было похоже на студенческую пирушку, а не на министерское разговенье”25. Сходную картину представлял и единственный “дипломатический” обед 1 мая, накануне отставки Милюкова, - поводом был отъезд из России посла Франции Мориса Палеолога. По свидетельству Павла Николаевича, “общее настроение было похоронное” (501).

Долгое осмысление

Покинув Временное правительство, Милюков ничуть не умерил политической активности. Главный вопрос - о продолжении участия в войне России - Милюков все более жестко ставил во взаимосвязь с проблемой подавления анархии и пресечения деятельности большевиков. Милюков неутомимо разоблачал происки внешних и внутренних врагов. Он утверждал, что “выгодная для Германии формула” - “мир без аннексий и контрибуций” - завезена из Берлина через Швейцарию. Враги России “заблаговременно заготовили против нас духовную отраву и отравителей и доставили то и другое”. Для Милюкова большевики - “люди, заведомо находящиеся на службе у Германии”. Он призывает всеми силами прекратить “дьявольски умелую пропаганду наших врагов”, которая попадает на такую чрезвычайно благоприятную почву, как “смертельная усталось” солдатских масс26. В своих разоблачениях “немецкой интриги” Милюков утверждал, что “германские деньги” способствовали удалению его самого и А. И. Гучкова из первого состава Временного правительства27. Заметим, что и в массовой пропагандистской литературе подчас проводились характерные ассоциации. Милюков в Думе “обличал измену Штюрмера и преступность Протопопова”, и “за это Царское Правительство хотело судить Милюкова”, а в апреле 1917 года Милюкову пришлось уйти в отставку из-за происков “большевиков-ленинцев и интернационалистов”, то есть “немецких агентов”28.

Летом 1917 года, наблюдая усиление большевизма, безудержный рост разложения в армии и тылу, бессилие коалиционного Временного правительства и считая неудачи на фронте следствием всего этого, Милюков включается в поиск путей установления “твердой власти”. Как и многие политики-либералы, умеренные общественные деятели, представители деловых кругов, он связывает надежды с фигурой генерала Л. Г. Корнилова. Милюков поддержал предлагаемую Корниловым программу наведения порядка, о чем прямо заявил

14 августа на Государственном совещании в Москве. И тогда, и в последующем, анализируя события русской революции, Милюков был убежден, что существовала только одна альтернатива - Корнилов или Ленин. В то же время, встречаясь с Корниловым, лидер кадетов убеждал его в недопустимости разрыва с Керенским. Контрреволюцию как отрицание либерально-демократических завоеваний Февраля 1917-го лидер кадетов однозначно отвергал.

27 августа, когда Керенский неожиданно объявил о мятеже Корнилова и назвал его государственным изменником, Милюков попытался выступить посредником, предлагал Александру Федоровичу содействие в урегулировании “недоразумения”, выражал готовность поехать для этого в Ставку.

Но в итоге сам Милюков был фактически выслан из Петрограда - в Крым!

30 августа Керенскому принесли текст передовицы Милюкова, снятой из верставшегося номера “Речи” типографскими рабочими, - в ней Павел Николаевич недвусмысленно высказывался в поддержку Корнилова. Керенский был взбешен и, вызвав к себе наиболее влиятельных в партии кадетов В. Д. Набокова и М. М. Винавера, предложил им “деликатную миссию” - убедить Милюкова временно уехать за границу или в Крым. Керенский объяснял, что собирается сформировать новое правительство с участием кадетов, но опасается, что фигура Милюкова, продолжающего активно заниматься политикой, вызовет в массах негативное отношение ко всей “комбинации”. “Я отдавал себе отчет, что все поступки лидера кадетов Милюкова, каждая статья, которую он написал, каждая речь, которую он произнес, вызовут новую волну возмущения, как это уже было в марте и апреле”, - вспоминал Керенский29.

Приход к власти большевиков Милюков воспринял как почти что случайный эпизод и считал, что долго они не продержатся. В дни Октябрьского переворота Павел Николаевич уезжает из Петрограда в Москву, где включается в организацию антибольшевистских сил. Не дожидаясь открытия Учредительного собрания, членом которого он был избран, Милюков отправляется на Дон, в Новочеркасск, и участвует в формировании Добровольческой армии под началом М. В. Алексеева. Цели и принципы белого движения были сформулированы в Декларации Добровольческой армии, написанной Милюковым. Но вскоре он расходится с вождями Добровольческой армии. Неприятие Милюкова вызвали, в частности, попытки Корнилова единолично сформировать управление, не связывая себя поддержкой прибывших на Дон политических деятелей. Павел Николаевич был убежден, что без участия политических партий военные власти не найдут у населения сочувствия. В начале 1918 года, покинув Новочеркасск, он добирается до Киева и совершенно неожиданно вступает в контакт с командованием германских войск. Милюков уверен, что их армия, оккупирующая Украину, - единственная реальная сила, и с ее помощью можно занять Петроград и Москву, свергнуть Советы и создать “всероссийскую национальную власть”. Коллеги по ЦК партии кадетов были потрясены столь радикальной переориентацией своего лидера. Милюков в ответ отказывается от обязанностей председателя ЦК. Впрочем, уже осенью 1918 года, после капитуляции Германии, разногласия потеряли практический смысл.

Очередной тактический поворот Милюкова приходится на конец 1919-го - начало 1920 года. Павел Николаевич разочарован в белом движении и не видит перспектив вооруженной борьбы. Эти настроения находят отражение и в редактируемом им ежемесячном журнале “New Russia”, издававшемся в Лондоне на английском языке. Но и в случае с провозглашением в 1920 году “новой тактики”, в которой большая часть эмиграции усмотрела “примирение с большевизмом”, на Милюкова-политика оказывал огромное влияние Милюков-историк с его способностью к глубокому, трезвому анализу. Подготовив за годы Гражданской войны фундаментальный трехтомный труд “История второй русской революции”, Павел Николаевич по-новому осмыслил многие процессы, определившие характер революции 1917 года и сделавшие закономерной победу большевиков. Важнейшим фактором он называет поведение народных масс, в отношении к которым российская политическая элита (за исключением большевиков, оказавшихся циничными, жестокими, но притом реальными политиками) продемонстрировала полную несостоятельность. Не боясь вступить в диссонанс с идеологическими установками, характерными в целом для эмиграции, Милюков утверждает: революция имела глубинные социальные корни, связанные с историческим прошлым России и предопределяющие теперь ее будущее.

Доклад “Что делать после Крымской катастрофы?”, с которым Милюков выступил в декабре 1920 года, ознаменовал идеологическое оформление “новой тактики”. Фактически Милюков шел на раскол партии, поскольку почти все кадетские лидеры считали его позицию ошибочной (и вскоре им был создан надпартийный Республиканско-демократический союз (объединение)). Отстаивая установки “новой тактики”, Милюков утверждает, что принесенные революцией изменения в социальной и политической системе необратимы. Вооруженная борьба с большевиками невозможна, в первую очередь по причине ее непопулярности у населения, уставшего от кровопролитной гражданской войны, - поэтому ратующие за ее продолжение эмигрантские организации не имеют никаких шансов на поддержку в России. Главная ставка должна делаться на разложение большевистского режима изнутри. Не переоценивая силы оппозиции, сохранившейся в Советской России, Милюков основную надежду возлагал на широкие слои населения - на крестьян-собственников и городскую “мелкую буржуазию”. Введение нэпа представлялось как свидетельство эволюции режима, которая может привести его на путь Термидора. В появлении многомиллионных слоев населения, заинтересованных в “свободной экономической деятельности”, в неотвратимо возникающих “мелочах жизни”, он усматривал возрастающую угрозу для большевистских правителей, пытающихся сохранить диктатуру. Возврат к монархии впредь невозможен. Антикоммунистические силы, рассчитывающие на победу, должны гарантировать сохранение завоеваний революции. Полученная крестьянами земля должна остаться в их распоряжении, надлежит и далее решать “рабочий вопрос”, проводя государственную политику охраны наемного труда, особое внимание следует уделять народному просвещению30. Как показали последующие события, все эти надежды на “внутреннее преодоление большевизма” оказались утопией - демократическая эмиграция вновь недооценила коммунистический режим и его “умение властвовать”.

В начале 20-х годов Милюков подвергался не только нападкам в правой печати, но и угрозам физического насилия со стороны монархистов. Товарищи по партии отмечали, что Милюкову всегда был чужд “рефлекс страха”. К примеру, он отказывался от охраны после первой русской революции, когда черносотенцы устраивали на него охоту, сохранял хладнокровие перед агрессивными толпами и анархиствующей “красой и гордостью” в 1917 году. Тем не менее в первые годы эмиграции Павлу Николаевичу приходилось жить на конспиративных квартирах. О реальности угроз можно судить хотя бы по совершенному на него покушению в зале Берлинской филармонии 28 марта 1922 года, во время выступления с лекцией. Милюков чудом уцелел, но от пуль террористов погиб В. Д. Набоков.

С 1 марта 1921 года по 14 июня 1940 года, то есть до дня вступления в Париж немецких войск, - Милюков являлся главным редактором ежедневной газеты “Последние новости”. Газета была приобретена в собственность группой Милюкова (годом ранее она начала выходить как беспартийное, информационное издание, но не смогло завоевать популярности). С появлением Милюкова у издания оформилось “политическое лицо”, и вскоре “Последние новости” превратились в “большую”, солидную газету европейского уровня. Как свидетельствуют документы бухгалтерии “Последних новостей”, в первое время Милюков вкладывал значительные личные средства в развитие газеты. Либеральные “Последние новости” считались самым читаемым печатным органом эмиграции. В газете публиковались И. А. Бунин, А. М. Ремизов, Б. К. Зайцев,

М. А. Алданов, М. И. Цветаева, В. В. Набоков, З. Н. Гиппиус, А. Н. Бенуа… Как и в “Речи”, каждый номер открывался передовицей Милюкова - они были незаменимым пропагандистским орудием в его политической борьбе.

В эмиграции Милюков продолжал много писать. Заметным явлением стала двухтомная работа “Россия на переломе”, посвященная гражданской войне и начальному периоду большевистского режима. Вернувшись после долгого перерыва к научной деятельности, Милюков основательно переработал “Очерки по истории русской культуры” (первый том “распух” почти в два раза). “Юбилейное” издание “Очерков…” вышло в Париже в 1936 году - спустя 40 лет после публикации первого тома. Множество статей было написано Милюковым для Британской энциклопедии. Вынужденный постоянно думать о зарабатывании денег на жизнь, Павел Николаевич часто выступал с платными лекциями по русской истории во многих странах Европы, в университетах США.

В 1935 году скончалась Анна Сергеевна. Впервые друзья видели Милюкова буквально убитым горем. Но не напрасно и раньше у Павла Николаевича была репутация человека с железной выдержкой и самообладанием (его называли даже “каменным котом”!). Спустя несколько месяцев Милюков женился на Нине Васильевне Лавровой. С “молоденькой миловидной дамой” он познакомился еще в 1912 году на вокзале, ожидая поезд. Мимолетная встреча переросла в продолжавшиеся более двух десятилетий близкие отношения. Объединяло их и общее увлечение музыкой - Лаврова оказалась “прекрасной музыкантшей, обладавшей не только блестящей техникой, но и тонким музыкальным вкусом, развитым серьезной консерваторской школой”. Из своей маленькой, скромно обставленной квартирки Милюков переехал в просторную, ухоженную квартиру на бульваре Монпарнас. Несмотря на внешнюю “буржуазность” нового жилища, он сохранил привычную для себя обстановку кабинета - стены сплошь заставлены книжными полками, кресла завалены грудами газет, на рабочем столе бесчисленные бумаги, рукописи, письма. И здесь же, на краешке стола, Милюков предпочитал наскоро обедать. Бытовая сторона жизни, не слишком волновавшая Павла Николаевича в России, в изгнании играла для него еще меньшую роль - она исчерпывалась сохранением привычного кабинетного микромира.

Оставшись в 1940 году в свободной от немецкой оккупации части Франции, Милюков сначала жил в Виши, затем - в Монпелье, а весной 1941 года переехал в Экс-ле-Бэн - маленький городок на границе со Швейцарией. Павел Николаевич не хотел уезжать в США, куда его приглашали, - он верил в близкую победу над фашистской Германией, мечтал, что сможет вскоре возродить “Последние новости”. Милюков начал писать воспоминания, которые так и не успел завершить. Он внимательно следил за военными действиями на Восточном фронте и желал успеха советским войскам. Огромную радость принесла победа под Сталинградом. Тогда Милюков написал свою последнюю статью - “Правда о большевизме”, в которой прямо заявил о солидарности с советским режимом. Милюков был убежден, что для поколений, сформировавшихся в России уже в условиях послереволюционной действительности, коммунистический режим в полной мере органичен, близок и понятен.

Дон-Аминадо, фельетонист “Последних новостей”, вспоминал о встрече с Милюковым в 1942 году, в дешевеньком номере “Международной гостиницы” в Экс-ле-Бэн:

“Милюков и болел, и умирал, как тургеневский Базаров, любимый его герой.

Никогда не жаловался, ни о чем не просил, никого не затруднял, не тревожил.

Не откажите в пустяке, согласитесь быть моим душеприказчиком…

Отказываться было нельзя. Нотариус требовал душеприказчика на месте, остальные были в Париже и в Лондоне.

Пришлось согласиться. Павел Николаевич был искренне доволен, благодарил и крепким базаровским рукопожатием подчеркнул свою трогательную признательность.

Встречались мы с ним часто, почти в течение года с лишним, и закат его был высокий, ясный, Олимпийский…

П. Н. сидел в кресле, укутав ноги пледом, и долго смотрел на карту Европы, висевшую напротив, на стене.

Карта была утыкана разноцветными бумажными флажками, точно определявшими линию русского фронта.

Глядите, наши наступают с двух сторон и продвигаются вперед почти безостановочно…

Глаза его светились каким-то особым необычным блеском.

Он сразу оживлялся и повторял с явным, подчеркнутым удовлетворением:

Наш фронт… наша армия… наши войска…

В устах этого старого непримиримого ненавистника большевиков слово - наши - приобретало иной, возвышенный смысл.

В самые тяжкие и, казалось, безнадежные моменты он ни на один миг не переставал верить в победу союзников, в победу русского оружия.

До окончательного триумфа он так и не дожил”31.

в Экс-ле-Бэн. По окончании войны сын Николай перевез его прах в Париж, где он снова оказался вместе с Анной Сергеевной - в семейном склепе на кладбище Батиньоль.

1 Милюков П. Н. Воспоминания. М., 1991, с. 37-38. Далее цитаты из этого произведения приводятся с указанием номеров страниц в тексте.

2 Перегудова З. И. Департамент полиции и П. Н. Милюков. // П. Н. Милюков: историк, политик, дипломат. М., 2000, с. 416.

3 Думова Н. Г. П. Н. Милюков. // Политическая история России в партиях и лицах. М., 1993, с. 269-270.

4 Подробнее см.: Эммонс Т. “Запоздалость” или “Своеобразие”? Проблема русского исторического процесса у П. Н. Милюкова. // П. Н. Милюков: историк, политик, дипломат,

с. 33-61; Медушевский А. Н. Неолиберальная концепция конституционных кризисов

в России. // Там же, с. 100-103.

5 Тыркова-Вильямс А. На путях к свободе. Лондон, 2000, с. 408, 412.

6 Маклаков В. А. Первая Государственная дума. Воспоминания современника. 27 апреля - 8 июля 1906 г. М., 2006, с. 9, 15-17.

7 Тыркова-Вильямс А. Указ. соч., с. 409-410.

8 Гессен И. В. П. Н. Милюков как журналист. // П. Н. Милюков: Сборник материалов по чествованию его семидесятилетия. 1859-1929. Париж , с. 195.

9 Государственная Дума. Четвертый Созыв. Стенографические отчеты. Сессия III. Пг., 1915, стб. 51-52.

10 Гессен И. В. В двух веках. Жизненный отчет. // Архив русской революции. Т. 22. Берлин, 1937, с. 328-329.

11 Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия IV. Пг., 1915, стб. 92.

12 Государственная Дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия V. Пг., 1917, стб. 1344.

13 Милюков П. Н. История Второй русской революции. М., 2001, с. 35.

14 РГИА. Ф. 1278. Оп. 5. Д. 446. Л. 269.

15 Прогрессивный блок в 1915-1917 гг. // Красный архив. 1933. Т. 1 (56), с. 83, 90, 106 и др.

16 Оболенский В. А. Моя жизнь, мои современники. Paris, 1988, p. 502.

17 Падение царского режима. Т. VI. М.-Л., 1926, с. 343-345.

18 Гессен И. В. В двух веках… с. 347.

19 Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту. (Заговоры перед революцией 1917 г.) Париж, 1979, с. 80.

20 Великие дни Российской Революции. Февраль 27 и 28-го, март 1, 2, 3 и 4-го 1917. Пг., 1917, с. 15.

21 Алданов М. А. Третье марта. // П. Н. Милюков: Сборник материалов… с. 33.

22 Буржуазия и помещики в 1917 году. М.-Л., 1932, с. 9.

23 ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 2. Д. 765. Л. 379.

24 Александр Иванович Гучков рассказывает… М., 1993, с. 63, 107.

25 Тыркова-Вильямс А. В. Из воспоминаний о 1917 годе. // Грани. 1983. № 130, с. 128-129.

26 Милюков П. Н. Почему и зачем мы воюем? Пг., 1917, с. 48-49, 57-58.

27 Милюков П. Н. Россия в плену у Циммервальда. М., 1917, с. 29.

28 См., например: Толковник политических слов и политических деятелей. Пг., 1917,

29 Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. // Вопросы истории. 1991. № 7-8, с. 142-143.

30 Милюков П. Н. Три платформы Республиканско-Демократических Объединений. (1922-24 гг.). Paris, 1925, p. 7-50; Подробнее см.: Александров С. А. Лидер российских кадетов

П. Н. Милюков в эмиграции. М., 1996.

31 Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. М., 1991, с. 293-295.

МИЛЮКОВ, ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ (1859–1943), русский политический деятель, лидер партии кадетов, историк. Родился 15 (27) января 1859 в Москве, в семье инспектора и преподавателя Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Учился в 1-й московской гимназии, где обнаружил большие способности в области гуманитарных наук, особенно в изучении языков; в 1877 поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Занимался у профессоров Ф.Ф.Фортунатова, В.Ф.Миллера, М.М.Троицкого, В.И.Герье, П.Г.Виноградова, В.О.Ключевского . Общение с последним определило выбор профессии и научные интересы, связанные с изучением истории Отечества.

С первого курса университета Милюков включился в студенческое движение, примкнул к его умеренному крылу, ратовавшему за университетскую автономию. В 1881 как деятельный участник движения был арестован, затем исключен из университета (с правом восстановления через год). Пропущенное для занятий время провел в Италии, где изучал искусство эпохи Возрождения.

После окончания университета был оставлен на кафедре русской истории, которую возглавлял В.О.Ключевский, для «приготовления к профессорскому званию». Готовясь к магистерскому (кандидатскому) экзамену, читал спецкурсы по историографии, исторической географии, истории колонизации России. Курс по историографии позднее был оформлен в книгу Главные течения русской исторической мысли (1896). Одновременно преподавал в 4-й женской гимназии, в Земледельческом училище, на высших женских курсах.

В 1892 Милюков защитил магистерскую диссертацию по вышедшей в том же году книге Государственное хозяйство России в первой четверти ХVIII столетия и реформа Петра Великого. В предисловии автор писал: историческая наука «ставит на очередь изучение материальной стороны исторического процесса, изучение истории экономической и финансовой, истории социальной, истории учреждений». Диссертация была высоко оценена научной общественностью: автор получил за нее премию имени С.М.Соловьева. Однако предложение присудить сразу докторскую степень не прошло, с протестом выступил В.О.Ключевский, и это на долгие годы охладило отношения между учеником и учителем.

Постепенно Милюков все больше внимания начал уделять просветительской деятельности. Был избран председателем Комиссии по организации домашнего чтения, сотрудничал в Московском комитете грамотности, неоднократно выезжал в провинцию с чтением лекций. В 1894 за цикл прочитанных в Нижнем Новгороде лекций, в которых содержались «намеки на общие чаяния свободы и осуждение самодержавия», Милюкова арестовали, исключили из Московского университета и выслали в Рязань.

Прожитые в ссылке годы были заполнены научной работой. В Рязани Милюков приступил к своему самому значительному исследованию – Очеркам по истории русской культуры (сначала печатались в журнале, в 1896–1903 вышли отдельным изданием в трех выпусках). В первом выпуске изложены «общие понятия» об истории, ее задачах и методах научного познания, определены теоретические подходы автора к анализу исторического материала; здесь же – очерки о населении, экономическом, государственном и социальном строе. Во втором и третьем выпусках рассматривается культура России – роль церкви, веры, школы, различных идеологических течений.

В ссылке Милюков получил приглашение из Софийского высшего училища в Болгарии возглавить кафедру всеобщей истории. Власти разрешили поездку. В Болгарии ученый пробыл два года, читал лекции, изучал болгарский и турецкий языки (всего Милюков знал 18 иностранных языков). Сознательное игнорирование торжественного приема в российском посольстве в Софии по случаю именин Николая II вызвало раздражение в Петербурге. От болгарского правительства потребовали уволить Милюкова. «Безработный» ученый переехал в Турцию, где принял участие в экспедиции Константинопольского археологического института, в раскопках в Македонии.

По возвращении в Петербург за участие в собрании, посвященном памяти П.Л.Лаврова, ученый был вновь арестован и полгода провел в тюрьме. Проживал в окрестностях Петербурга, так как ему было запрещено жить в столице. В этот период Милюков сблизился с либеральной земской средой. Стал одним из основателей журнала «Освобождение» и политической организации российских либералов «Союз освобождения». В 1902–1904 неоднократно выезжал в Англию, затем в США, где читал лекции в Чикагском и Гарвардском университетах, в Бостонском институте имени Лоуэлла. Прочитанный курс был оформлен в книгу Россия и ее кризис (1905).

Первую русскую революцию ученый встретил за границей. В апреле 1905 вернулся в Россию и сразу включился в политическую борьбу. В середине октября Милюков возглавил созданную российскими либералами конституционно-демократическую (кадетскую) партию. Программа партии провозглашала необходимость превращения России в конституционную монархию, народного представительства с законодательными правами, отмены сословных привилегий, установления демократических свобод. Национальная часть программы, отстаивая идею единства российской империи, вместе с тем включала право на свободное культурное самоопределение, за Царством Польским признавалось введение автономного устройства с сеймом, за Финляндией – восстановление прежней конституции.

Хотя Милюков не был избран в состав Государственной думы первых двух созывов, он являлся фактическим руководителем многочисленной фракции кадетов. После избрания в Думу третьего и четвертого созывов стал официальным лидером фракции. В Думе проявил себя, с одной стороны, как поборник политических компромиссов с властью, а с другой – как сторонник буржуазно-демократического развития России. Широкую известность приобрела направленная против Григория Распутина и других «темных сил» у трона думская речь Милюкова «Глупость или измена?».

После Февральской революции Милюков вошел во Временный комитет членов Государственной думы, а затем 2 марта 1917 в качестве министра иностранных дел – в состав Временного правительства во главе с князем Г.Е.Львовым. Внешнеполитический курс лидера кадетов был направлен на единение с союзниками по Антанте и войну с Германией, невзирая ни на какие жертвы (младший сын самого министра добровольцем ушел на фронт и погиб), до победного конца. Нарастание антивоенных настроений в стране заставило Милюков в дни апрельского кризиса подать в отставку. Свою политическую деятельность он продолжал в качестве председателя ЦК кадетской партии. Участвовал в Совещании пяти крупнейших партий (кадетов, радикально-демократической, трудовиков, социал-демократов, эсеров), Временного комитета Государственной думы и исполкомов Совета рабочих и солдатских и Совета крестьянских депутатов, где заявил, что «Советы должны сойти с политической арены, если они не могут творить государственное дело». Поддержал, вместе с другими руководителями кадетской партии, мятеж генерала Л.Г.Корнилова .

Октябрьскую революцию Милюков воспринял враждебно. Все его усилия были направлены на создание единого фронта в борьбе с Советской Россией. Во имя разгрома большевиков лидер кадетов весной 1918 не погнушался даже пойти на союз со вчерашними противниками – немцами. Стал активным участником всех крупных антибольшевистских предприятий: создания Добровольческой армии (программная декларация армии принадлежала его перу), иностранной военной интервенции и т.п. Важной частью политической деятельности Милюкова стало написание Истории второй русской революции (1918–1921).

Осенью 1918 Милюков покинул Россию, выехав сначала в Румынию, затем во Францию и Англию. С 1921 проживал в Париже. Его главным делом стала разработка «новой тактики» борьбы с большевиками. Объединяя «левый» сектор эмиграции в противовес сторонникам вооруженной борьбы с советской властью, Милюков признал отдельные завоевания этой власти (республика, федерация отдельных частей государства, ликвидация помещичьего землевладения), рассчитывал на ее перерождение в рамках новой экономической политики и последующий крах.

Во Франции Милюков стал редактором газеты «Последние новости», объединившей вокруг себя лучшие литературные и публицистические силы русского зарубежья. Был учредителем и председателем Общества русских писателей и журналистов, Клуба русских писателей и ученых, Комитета помощи голодающим в России (1921), одним из организаторов Русского народного университета. Читал лекции в Сорбонне, в Коллеже социальных наук, во Франко-Русском институте. Тогда же Милюков вернулся к научной работе: выпустил двухтомный труд Россия на переломе (1927) о событиях Гражданской войны, подготовил к публикации дополненное и переработанное издание Очерков по истории русской культуры (вышло в 1930–1937) и др.

После нападения фашистской Германии на СССР Милюков внимательно следил за отступлением советской армии. В последней своей статье Правда о большевизме (1942–1943), написанной, вероятно, после получения известия о разгроме немцев под Сталинградом, он открыто заявил о солидарности с русским народом, борющимся с захватчиками.

Умер Милюков в Монпелье (Франция) 31 марта 1943. После окончания войны прах его перезахоронили на Парижском кладбище Батиньоль.

1 (14) ноября 1916 года депутат и лидер кадетской партии Павел Милюков произнес в Государственной думе свою знаменитую антиправительственную речь: «Глупость или измена?». Его выступление до предела подогрело и без того взбудораженное общественное мнение и, по существу, стало сигналом для начала активной подготовки революции, разразившейся уже через 3 месяца. Милюков, поначалу ставший в новом правительстве министром иностранных дел, уже через два месяца потерял и свой пост, и всякое влияние на политическую ситуацию в России. Он умер в Париже в 1943 году. До самого недавнего времени историки полагали, что он пал жертвой собственной глупости. Однако, вновь открытые архивные документы, говорят о другом…

Иван Лопатин

Речь П. Н. Милюкова на заседании Государственной думы

После значительного перерыва в работе Дума все же собралась 1 ноября 1916 г. К этому времени в стране сложился такой политический климат, что даже правые депутаты начали критиковать "бездарных министров", в своей нашумевшей речи на осенней сессии 1916 г. в Думе, текст которой распространялся по стране в списках, П.Н. Милюков показал очевидность того, что политика правительства была продиктована "либо глупостью, либо изменою".

П.Н. Милюков. - Господа члены Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собралась больше года тому назад, 10 июля 1915 г. Дума была под впечатлением наших военных неудач. Она нашла причину этих неудач в недостатках военных припасов и указала причину недостатка в поведении военного министра Сухомлинова.
Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемыкин признал "что ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил". Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тогда удалены до созыва Думы. Был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником (голос слева: "Он и есть"). И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, как вы помните, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра.
И, господа, общественный подъем тогда не прошел даром: наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый. Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.
Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе... (голоса: "Верно"), ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декларация это сказала. С тех пор, как выявилось в Четвертой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше не доставало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни (голоса слева: "Верно, правильно"), и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимою. Господа, тогда, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов, теперь он освобожден (голоса слева: "Позор"). Тогда ненавистные министры были удалены до открытия сессии, теперь число их увеличилось новым членом (голоса слева: "Верно", голоса справа: "Протопопов"). Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к ее патриотизму и к ее добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь.? (голоса слева: "Конечно нет").
Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу, или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство (Родичев с места: "К сожалению, это так"). И вы, господа, имеете теперь последствия, Еще 13 июня 1916 г. с этой кафедры я предупреждал, что "ядовитое семя подозрения уже дает обильные плоды", что "из края в край земли русской расползаются темные слухи о предательстве и измене". Я цитирую свои тогдашние слова. Я указывал тогда, - привожу опять мои слова, - что "слухи эти забираются высоко и никого не щадят". Увы, господа, это предупреждение, как все другие, не было принято во внимание. В результате, в заявлении 28-ми председателей губернских управ, собравшихся в Москве 29 октября этого года, вы имеете следующие указания: "мучительное, страшное подозрение, зловещие слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путем разрушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел.
Естественно, что на этой почве возникают слухи о признании в правительственных кругах безцельности дальнейшей борьбы, своевременности окончания войны и необходимости заключения сепаратного мира. Господа, я не хотел бы идти навстречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? (аплодисменты слева, голоса: "Верно"). У меня в руках номер "Берлинер Тагеблатт" от 16 октября 1916 г. и в нем статья под заглавием: "Мануйлов, Распутин . Штюрмер ": Сведения этой статьи отчасти запоздали, отчасти эти сведения неверны. Так немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова , своего личного секретаря. Господа, вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это удалены из кабинета.

Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать. Штюрмер не арестовал Манасевича-Мануйлова (аплодисменты слева, голоса "Верно". Родичев с места: "К несчастью, это правда"). Вы можете спросить: кто такой Манасевич-Мануйлов? Почему он нам интересен: Я вам скажу, господа. Манасевич-Мануйлов - это бывший чиновник тайной полиции в Париже, известная "Маска" "Нового Времени сообщавшая этой газете пикантные вещи из жизни революционного подполья. Но он, что для нас интереснее, есть также исполнитель особых секретных поручений. Одно из этих поручений вас может заинтересовать сейчас. Несколько лет тому назад Манасевич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят около 800 000 руб., на подкуп "Нового Времени". Я очень рад сказать, что сотрудник "Нового Времени" вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры и Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю. Вот, личного секретаря министра иностранных дел Штюрмера, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно (голоса слева: "Верно", продолжительный шум).

Председательствующий. - Покорнейше прошу прекратить шум.

П.Н.Милюков. - Почему этот господин был арестован? Это давно известно и я не скажу ничего нового, если вам повторю, то, что вы знаете. Он был арестован да то, что взял взятку. А почему он был отпущен? .Это, господа, также не секрет. Он заявил следователю, что поделился взяткою с председателем совета министров. (Шум. Родичев с места: "Это все знают". Голоса: "Дайте слушать, тише"),

Председательствующий. - Прошу г.г. членов Думы соблюдать спокойствие

П.Н.Милюков. - Манасевич, Распутин, Штюрмер. В статье называются еще два имени. - князя Андронникова и митрополита Питирима , как участников назначения Штюрмера вместе с Распутиным (шум). Позвольте мне остановиться на этом назначении подробнее. Я разумею Штюрмера министром иностранных дел. Я пережил это назначение за границей. Оно у меня сплетается с впечатлением моей заграничной поездки. Я просто буду рассказывать вам по порядку то. что я узнал по дороге туда и обратно, а выводы вы уже сделаете сами. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазонова , как сперва шведские, а затем германские и австрийские газеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия назначение Штюрмера. Вот что Говорили газеты. Я прочту выдержки без комментариев.

Особенно интересна была передовая статья в "Нейе Фрейе Пресс" от 25 июня. Вот что говорится в этой статье: "Как бы не обрусел старик Штюрмер (смех), все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец (смех). Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал, - господа, заметьте, - что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие; которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную каску".

Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии и против продолжения войны? Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана заметка по поводу записки крайне правых (Замысловский с места: "И всякий раз это оказывается ложью"), доставленная в Ставку в июле перед второй поездкой Штюрмера. В этой записке заявляется, что, хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие революции (Замысловский с места: "Подписи, подписи"). Это - старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок.

Замысловский (с места) - Подписи. Пускай скажет подписи.

Председательствующий. - Член Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.

П.Н. Милюков. - Я цитирую московские газеты.

Замысловский (с места). - Клеветник. Скажите подписи. Не клевещите.

Председательствующий. - Член Государственной Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.

Замысловский. - Подписи, клеветник.

Председательствующий. - Член Государственной Думы Замысловский. призываю вас к порядку.

Вишневский (с места). - Мы требуем подписи. Пусть не клевещет.

Председательствующий. - Член Государственной Думы Вишневский, призываю вас к порядку.

П.Н. Милюков. - Я сказал свой источник - это московские газеты, из которых есть перепечатка в иностранных газетах. Я передаю те впечатления, которые заграницею определили мнение печати о назначении Штюрмера.

Замысловский (с места). - Клеветник, вот ты кто.

Марков 2-й (с места). - Он только сообщил заведомую неправду.

Председательствующий. - Я повторяю, что призываю вас к порядку.

П.Н. Милюков. - Я не чувствителен к выражениям г. Замысловского (голоса слева: "Браво, браво"). Повторяю, что старая тема развивается на этот раз с новыми подробностями. Кто делает революцию? Вот кто: оказывается, ее делают городской и земский союзы, военно-промышленные комитеты, съезды либеральных организаций. Это самое несомненное проявление грядущей революции. "Левые партии", утверждает записка, "хотят продолжать войну, чтобы в промежуток организоваться и подготовить революцию".

Господа, вы знаете, что, кроме подобной записки, существует целый ряд отдельных записок, которые развивают ту же мысль. Есть обвинительный акт против городской и земской организации, есть и другие обвинительные акты, которые вам известны. Так вот господа, та идефикс революции, грядущей со стороны левых, та идефикс, помешательство на которой обязательно для каждого вступившего члена кабинета (голоса: "Правильно!"), и этой идефикс приносится в жертву все: и высокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки русской свободы, и даже прочность отношений к союзникам. Я спрашивал тогда себя, по какому рецепту это делается? Я поехал дальше в Швейцарию отдохнуть, а не заниматься политикой, во и тут за мной тянулись те же темные тени. На берегах Женевского озера, в Берне я не мог уйти от прежнего ведомства Штюрмера - от министерства внутренних дел и департамента полиции.
Конечно, Швейцария есть место, "где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно можно следить за махинациями наших врагов. И понятно, что здесь особенно должна быть развита система "особых поручений", но среди них развита система особого рода, которая привлекает к себе наше особое внимание. Ко мне приходили и говорили: "Скажите пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев?" Спрашивали, зачем сюда приехал какой-то неизвестный мне чиновник Лебедев. Спросили, зачем эти чиновники департамента полиции оказываются постоянными посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством. Оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц. Чтобы открыть пути и способы той пропаганды, о которой недавно еще откровенно говорил нам сэр Джордж Бьюкенен . Нам нужно судебное следствие, вроде того, какое было произведено над Сухомлиновым, Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность (аплодисменты).

Господа, я может быть не решился бы говорить о каждом из моих отдельных впечатлений, если бы не было совокупных, и в особенности, если бы не было того подтверждения, которое я получил, переехав из Парижа в Лондон. В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не было во время Сазонова (возгласы слева: "Ага"). Если в Швейцарии и в Париже я задавал себе вопрос, нет ли за спиной нашей официальной дипломатии какой-нибудь другой, то здесь уже приходилось спрашивать об иного рода вещах. Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника, но если это мое сообщение верно, то Штюрмер быть может найдет следы его в своих архивах. (Родичев с места: "Он уничтожит их").
Я миную Стокгольмскую историю, как известно, предшествовавшую назначению теперешнего министра и произведшую тяжелое впечатление на наших союзников. Я могу говорить об этом впечатлении, как свидетель; я хотел бы думать, что тут было проявление того качества, которое хорошо известно старым знакомым А.Д. Протопопова - его неумение считаться с последствиями своих собственных поступков (смех, голоса слева: "Хорош ценз для министра"). По счастью, в Стокгольме он был уже не представителем депутации, так как депутации в то время уже не существовало, она частями возвращалась в Россию. То что Протопопов сделал в Стокгольме, он сделал в наше отсутствие (Марков 2-й с места: "Вы делали то же самое в Италии"). Но все же, господа, я не могу сказать, какую именно роль эта история сыграла в той уже известной нам прихожей, через которую, вслед за другими, прошел А.Д.Протопопов на пути к министерскому креслу (голоса справа: "Какая прихожая?"). Я вам называл этих людей - Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это та придворная партия, победою которой, по словам "Нейе Фрейе Прессе", было назначение Штюрмера: "Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы".

Во всяком случае, я имею некоторое основание думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника. Я нисколько не был удивлен, когда из уст британского посла выслушал тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь сепаратному миру. Может быть, слишком долго остановился на Штюрмере? (Возгласы: "Нет, нет!").
Но, господа, ведь на нем преимущественно сосредоточились все чувства и настроения, о которых я говорил раньше. Я думаю, что эти чувства и настроения не позволили ему занимать это кресло. Он слышал те возгласы, которыми вы встретили его выход. Будем надеяться вместе с вами, что он сюда больше не вернется. (Аплодисменты слева. Шум. Возгласы слева: "Браво!"). Мы говорим правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: "Я, быть может, дурак, но я не изменник". (Смех.) Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменою?

Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге, и, таким образом, вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, - как вы назовете это: глупостью или изменой? (голоса слева: "Одно и то же"). Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. и кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в последнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается уходом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением, - то это: глупость или измена? (голоса слева: "Измена"). Выбирайте любое. Последствия те же.

Когда со все большею настойчивостью Дума напоминает, что, надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать, - значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию -- что это, глупость или измена? (голос слева: "Измена". Аджемов : "Это глупость". Смех). Мало того. Когда на почве общего недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек - потому что участие департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано, - так вот, когда намеренно вызываются волнения и беспорядки путем провокации и при том знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, - что это делается, сознательно или бессознательно?

Когда в разгар войны "придворная партия" подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников (шум) и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это... (Марков 2-й : "А ваша речь - глупость или измена?"). Моя речь - есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете. Нет господа, воля ваша, уж слишком много глупости. (Замысловский: "Вот это верно".) Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью.

Нельзя поэтому и население обвинять, если оно приходит к такому выводу, который я прочитал в заявлении председателей губернских управ. Вы должны понимать и то, почему у нас сегодня не раздается никакой другой речи, кроме той, которую я уже сказал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начнем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Они для войны опасны: именно потому-то во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило объединиться, мы с ними теперь боремся. (Голоса слева: "Браво". Аплодисменты.)

Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы их скажем. И все частные причины сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава правительства (Голоса слева: "Правильно").
Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании. (Голоса слева: "Верно!".) Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание, членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы.
Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и должен уйти: (Шумные аплодисменты)".

Примечания:

Андроников Михаил Михайлович (1875-1919), князь, в 1896 г. причислен к Министерству внутренних дел; в 1914 г. уволен со службы в связи с ее непосещением и назначен чиновником особых поручений при обер-прокуроре Синода, где числился до 1917 г. Аферист и мошенник, пытался использовать в своих махинациях Григория Распутина, который его уличил и с позором изгнал, а в декабре 1916 года даже способствовал его высылке из Петрограда.

Резанов А.С. Штурмовой сигнал П.Н. Милюкова. Париж, 1924. С. 45-61. Даты: 1916

Па́вел Никола́евич Милюко́в (15 января (27 января) 1859, Москва - 31 марта 1943, Экс-ле-Бен, Франция) - русский политический деятель, историк и публицист. Лидер Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы). Министр иностранных дел Временного правительства в 1917.

Отец - Николай Павлович Милюков, архитектор, выходец из дворянского рода, восходящего к участнику Куликовской битвы Семёну Мелику (Милюку). Мать - Мария Аркадьевна, урождённая Султанова. Жена - первая: Анна Сергеевна, урождённая Смирнова, дочь ректора Московской духовной академии. Умерла в 1935. Вторая (с 1935): Нина (Антонина) Васильевна, урождённая Лаврова. Дети: Николай, Сергей (погиб в 1915 на фронте), Наталья.

Окончил 1-ю Московскую гимназию. Летом 1877 во время Русско-турецкой войны 1877-1878 находился в Закавказье в качестве казначея войскового хозяйства, а затем уполномоченного московского санитарного отряда.

Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1882; исключался за участие в студенческой сходке в 1881, восстановлен в следующем году). В университете был учеником В. О. Ключевского и П. Г. Виноградова. В студенческие годы после смерти отца, чтобы обеспечить семью, давал частные уроки. Был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию.

Магистр русской истории (1892; тема диссертации: «Государственное хозяйство России первой четверти XVIII века и реформы Петра Великого»). Докторскую диссертацию не защищал (существует версия, что это было результатом отказа присудить ему сразу докторскую степень за магистерскую диссертацию - за это выступали многие члены учёного совета, но против выступил В. О. Ключевский, после чего отношения между ним и Милюковым были испорчены).

В своей магистерской диссертации первым высказал мысль о том, что реформы Петра I были процессом спонтанным, подготовленным ходом времени, а не запланированным изначально. Утверждал, что сфера влияния Петра была весьма ограниченной; реформы разрабатывались коллективно, а конечные цели преобразований осознавались царем лишь частично, да и то опосредованно ближайшим окружением.

Главный исторический труд Милюкова - «Очерки по истории русской культуры». В первом выпуске изложены «общие понятия» об истории, ее задачах и методах научного познания, определены теоретические подходы автора к анализу исторического материала, содержатся очерки о населении, экономическом, государственном и социальном строе. Во втором и третьем выпусках рассматривается культура России - роль церкви, веры, школы, различных идеологических течений.

В «Очерках» показал большую роль государства в формировании русского общества, утверждая, что Россия, несмотря на свои особенности, шла европейским путем развития, а также привёл свои доводы относительно приспособляемости русского «национального типа» к заимствованным общественным институтам. Полагая, что «существует ряд основных закономерных эволюций разных сторон социальной жизни», Милюков не считал возможным объяснять исторический процесс развитием производства или «духовным началом». Он стремился рассматривать единую историю как ряд взаимосвязанных, но разных историй: политической, военной, культурной и т. д.

Основным историографическим трудом Милюкова стала книга «Главные течения русской исторической мысли», представлявшая собой переработанный и дополненный курс университетских лекций. В книге содержится анализ эволюции русской исторической науки XVII - первой трети XIX века.

В 1886-1895 - приват-доцент Московского университета, одновременно преподавал в гимназии и на Высших женских курсах. Был уволен из университета из-за политической неблагонадёжности и выслан в Рязань. В 1897 был приглашён в Софийское высшее училище для чтения лекций по истории и выехал в Болгарию, но уже в 1898 по требованию русского правительства его отстранили от преподавания. Участвовал в археологической экспедиции в Македонии, где был открыт некрополь галльштадтского периода.

В 1899 вернулся в Россию, в 1901 за оппозиционную деятельность несколько месяцев провёл в тюрьме. Публиковал статьи в оппозиционном эмигрантском издании «Освобождение», стал одним из признанных идеологов российского либерализма. В 1903-1905 жил в США, где читал лекции в Чикагском университете, а также в Бостоне и Гарварде. В 1905, получив известия о «кровавом воскресенье» 9 января 1905, вернулся в Россию. В мае - августе 1905 был председателем Союза союзов - объединения профессиональных организаций, находившихся в оппозиции к правительству.

В октябре 1905 стал одним из основателей Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы), с марта 1907 - председатель Центрального комитета этой партии. Был признанным лидером кадетов, во время дискуссий между членами партии обычно занимал центристские позиции. Член ЦК кадетской партии А. В. Тыркова писала: «В партии было много незаурядных людей. Милюков поднялся над ними, стал лидером прежде всего потому, что крепко хотел быть лидером. В нем было редкое для русского общественного деятеля сосредоточенное честолюбие. Для политика это хорошая черта». Являлся одним из авторов программы партии, считал, что Россия должна быть «конституционной и парламентской монархией». Был одним из редакторов партийной газеты «Речь», автор большинства её передовых статей.

После роспуска Первой Государственной думы в 1906 - один из авторов «Выборгского воззвания», в котором содержался призыв к гражданскому неповиновению. Однако, так как он не был избран депутатом, то воззвание не подписал и, в результате, получил возможность продолжать политическую деятельность (все «подписанты» были осуждены к тюремному заключению и потеряли право избираться в Думу).

В 1907-1917 - член Третьей и Четвёртой Государственных дум. Руководил работой кадетской фракции, которая позиционировала себя как «оппозиция Его Величества» (а не «Его Величеству»). Много выступал в Думе по внешнеполитическим вопросам, в том числе по ситуации на Балканах. Критиковал внутриполитический курс правительства.

После начала Первой мировой войны - сторонник «войны до победного конца» (получил прозвище «Милюков-Дарданелльский» - за требования передать России после войны контроль над проливами Босфор и Дарданеллы), в 1914-1915 считал возможным соглашение с правительством на патриотической основе. С 1915, после поражений русской армии, вновь в решительной оппозиции правительству, которое считал неспособным обеспечить победу в войне. Был одним из лидеров «Прогрессивного блока» в Государственной думе.

1 ноября 1916 Милюков с трибуны Государственной Думы обвинил императрицу Александру Фёдоровну и премьер-министра России Бориса Штюрмера в подготовке сепаратного мира с Германией. Обвинения в государственной измене Милюков обосновал заметками в иностранных газетах, рефреном выступления были слова «Что это, глупость или измена?»

Павел Милюков: «Я вам называл этих людей - Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это та придворная партия, победою которой, по словам „Нейе Фрейе Прессе“, было назначение Штюрмера: „Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы“».

Здесь же, прямо на заседании Государственной Думы Милюков был назван в лицо клеветником.

Павел Милюков: «Я не чувствителен к выражениям г. Замысловского» (голоса слева: «Браво, браво»).

Милюков сознательно использовал клевету с целью подготовки к государственному перевороту, о чём впоследствии сожалел:

Павел Милюков (из письма Иосифу Васильевичу Ревенко): «Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре после начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования».

После отречения Николая II в результате Февральской революции был членом Временного комитета Государственной думы, выступал за сохранение в стране конституционной монархии, однако большинство лидеров «Прогрессивного блока» высказались против.

В первом составе Временного правительства (март-май 1917) был министром иностранных дел. Одним из первых распоряжений Милюкова на посту было распоряжение посольствам оказывать помощь возвращению в Россию эмигрантов-революционеров.

Выступал за выполнение Россией своих обязательств перед союзниками по Антанте и, следовательно, за продолжение войны до победного конца. Его нота с изложением этой позиции, отправленная союзникам 18 апреля, вызвала негодование левой части политического спектра - большевики и их союзники устроили демонстрации в столице. Воспользовавшись возникшим кризисом, оппоненты Милюкова в правительстве, в частности, Г. Е. Львов и А. Ф. Керенский добились создания коалиционного кабинета министров с социалистами, в котором Милюкову был отведён второстепенный пост министра народного просвещения. Отказался от этой должности и вышел из состава правительства.

Продолжил политическую деятельность в качестве лидера кадетской партии, поддерживал Корниловское движение (после поражения Корниловского выступления был вынужден уехать из Петрограда в Крым), резко негативо отнёсся к приходу к власти большевиков, был последовательным сторонником вооружённой борьбы с ними.

Был избран в Учредительное собрание, но в его деятельности не участвовал, так как уехал на Дон, присоединившись к так называемой «Алексеевской организации», по прибытии на Дон генералов Корнилова, Деникина, Маркова, преобразованной в Добровольческую армию. В январе 1918 года входил в состав «Донского гражданского совета», созданного при Добровольческой армии генерала Л. Г. Корнилова, для которой написал декларацию.

Затем переехал в Киев, где в мае 1918 года начал переговоры с германским командованием, которое рассматривал в качестве потенциального союзника в борьбе с большевиками. Поскольку переговоры не были поддержаны большинством кадетов, он сложил с себя обязанности председателя ЦК партии (позднее он признал переговоры ошибочными).

В ноябре 1918 выехал в Западную Европу, чтобы добиться от союзников поддержки Белого движения. Жил в Англии, с 1920 - во Франции, где возглавлял Союз русских писателей и журналистов в Париже и совет профессоров во Франко-русском институте. Разработал «новую тактику», направленную на внутреннее преодоление большевизма, отвергавшую как продолжение вооружённой борьбы внутри России, так и иностранную интервенцию. Считал необходимым союз с социалистами на основе признания республиканского и федеративного порядка в России, уничтожения помещичьего землевладения, развития местного самоуправления. Против «новой тактики» выступили многие коллеги Милюкова по партии - в результате в июне 1921 он вышел из неё, став одним из лидеров Парижской демократической группы Партии народной свободы (с 1924 - Республиканско-демократическое объединение). Подвергался нападкам со стороны монархистов, которые обвиняли его в организации революции и, 22 марта 1922 пытались убить (тогда Милюков остался жив, но погиб известный деятель кадетской партии В. Д. Набоков).

С 27 апреля 1921 по 11 июня 1940 редактировал выходившую в Париже газету «Последние новости» - одно из наиболее значимых печатных изданий русской эмиграции. В эмиграции занимался историческими исследованиями, опубликовал «Историю второй русской революции», труды «Россия на переломе», «Эмиграция на перепутье», начал писать «Воспоминания», оставшиеся незавершёнными. Продолжал критически относиться к большевикам, но поддерживал имперскую внешнюю политику И. В. Сталина - в частности, одобрял войну с Финляндией, заявив: «Мне жаль финнов, но я за Выборгскую губернию». В канун Второй мировой войны утверждал, что «в случае войны эмиграция должна быть безоговорочно на стороне своей родины».

Во время войны был решительным противником Германии, незадолго до смерти искренне радовался победе советских войск под Сталинградом. Умер в Экс-ле-Бен, похоронен в Париже.

Введение

1. Политическая деятельность П.Н. Милюкова

2. «Воспоминания»

Заключение

Список использованных источников

Введение

История России полна противоречивых событий и исторических ситуаций. Особенно интересным в этом отношении является период истории с 1905 по 1917 годы. Этому периоду освящено огромное количество воспоминаний современников, исторических монографий российских и зарубежных историков. Судить об этом времени спустя почти сто лет очень сложно, так как взгляды на историю перекраивались на протяжении этого времени несколько раз. Историки Советского Союза предлагали свой взгляд, эмигранты - свой, а выяснить же достоверность и реальность происходящих в то время событий остается сложным в наши дни. До настоящего времени история русских революций не написана, хотя материалов для этого теперь совершенно достаточно.

Книга «Воспоминаний» Павла Николаевича Милюкова является одним из тех исторических документов, которая позволяет нам сформировать свое представление о событиях 1905 - 1917 годов.

Целью данной работы является рассмотрение мемуаров одного из выдающихся политических деятелей и ученых России начала ХХ века

Прежде чем ознакомиться с трудом Милюкова, необходимо остановиться на его биографии, так как сами мемуары являются биографическими, интересно будет сравнить взгляды историков на жизнь автора с его собственными взглядами приведенными в его воспоминаниях.

милюков революционный историк политический россия

1. Политическая деятельность П.Н. Милюкова

Павел Николаевич Милюков родился 15(27) января 1859 г. в Москве, в семье небогатого архитектора, выходца из дворян, Николая Павловича Милюкова, и его жены Марии Аркадьевны, происходившей из дворянской семьи Султановых. Он был старшим из двух родившихся в браке детей. Его ранним обучением занималась мать.

Образование он получил в 1-й Московской гимназии, расположенной на Сивцевом Вражке. Уже тогда сфера его интересов лежала в гуманитарной области: его привлекали античные авторы, классическая музыка, он начал писать стихи.

По окончании гимназии, летом 1877 г., вместе с П.Д. Долгоруковым П.Н. Милюков добровольцем участвовал в Русско-турецкой войне 1877 - 1978 гг. в качестве казначея войскового хозяйства, а затем уполномоченного московского санитарного отряда в Закавказье.

В 1877 г. он поступил на Историко-филологический факультет Московского университета. В 1879 г., после смерти отца, семья Милюковых оказалась на грани разорения. Чтобы обеспечить достойное существование матери (младший брат Алексей к тому времени с семьей не жил), он вынужден был давать частные уроки.

В университете проявился и первый интерес П.Н. Милюкова к политической деятельности. Он начал принимать участие в студенческих сходках. В 1881 г. за участие в одной из них он оказался на несколько часов в камере Бутырской тюрьмы и был исключен из университета, в который смог вернуться лишь год спустя.

Хотя при поступлении в университет П.Н. Милюков выбрал Историко-филологический факультет, интерес к истории пришел лишь благодаря влиянию выдающихся профессоров П.Г. Виноградова и В.О. Ключевского, которые появились в его жизни как «настоящие светила учености и таланта». Лекции и семинары В.О. Ключевского привили ему Милюкову любовь к истории родной страны, исследованием которой он и решил заниматься по окончании университета в 1882 г. Для этой цели он остался при кафедре работать над магистерской диссертацией. В 1892 г. диссертация была представлена к защите, а в 1896 г. опубликована под названием «Государственное хозяйство России первой четверти ХVIII века и реформы Петра Великого».

В конце 80-х гг. произошли перемены в личной жизни П.Н. Милюкова: он женился на Анне Сергеевной Смирновой, дочери ректора Троице-Сергиевой академии С.К. Смирнова, с которой познакомился в доме В.О. Ключевского. Подобно своему мужу, всю жизнь увлекавшемуся игрой на скрипке, Анна Сергеевна любила музыку: по отзывам окружающих, она была талантливой пианисткой. У них родилось трое детей: в 1889 г. - сын Николай, в 1895 г. - сын Сергей, младшим ребенком в семье была единственная дочь Наталья. П.Н. Милюков два года преподавал в Московском университете, но в 1895 г. был уволен. Принимая участие в чтении просветительских лекций в провинции, в одной из них он указал на необходимость развития российской гражданственности, из-за чего и был сослан в Рязань.

Ссылка дала П.Н. Милюкову возможность углубленно заняться археологией, а также начать писать свой главный исторический труд - «Очерки по истории русской культуры». В нем он показал на большую роль государства в формировании русского общества, утверждая, что Россия, несмотря на свои особенности, шла европейским путем развития, а также привел свои доводы относительно приспособляемости русского «национального типа» к заимствованным общественным институтам.

Весной 1897 г., получив приглашение из Софии, П.Н. Милюков уехал в Болгарию. Два года, проведенные в Болгарии и Македонии, он занимался преподавательской деятельностью. За это время он успел изучить историю и культуру южных славян настолько, что впоследствии справедливо считался крупнейшим в России специалистом по Балканскому вопросу.

Вернувшись в Россию в 1900 г., П.Н. Милюков на одном из общественных собраний высказал оппозиционные правительству суждения, из-за чего около шести месяцев провел в тюрьме. Выйдя на свободу летом 1901 г., он, заслуживший репутацию оппозиционера, получил предложение редактировать либеральное издание «Освобождение», от которого отказался. Но когда журнал начал выходить, он стал сотрудничать в нем. Для «Освобождения» он написал первую программную статью - «От русских конституционалистов» (1902 г.). Сотрудничество в журнале продолжалось до 1905 г.

В 1903 г. П.Н. Милюков отправился в Соединенные Штаты Америки для чтения лекций, и вернулся на родину в 1905 г., узнав о революции в России. С апреля 1905 г. он находился в Москве. Постепенно освоившись в новой политической обстановке, он осознал необходимость общественных преобразований. Осуществление перемен П.Н. Милюков считал возможным лишь при условии «мирного соглашения либералов и революционеров», к осуществлению которого стремился в «Союзе союзов», где занимал пост председателя в мае - августе 1905 г. Его политические воззрения привлекли внимание общественности и объединили вокруг него значительное число сторонников: ведь к 1905 г. он приобрел репутацию «отпетого революционера». Единомышленники создали Партию народной свободы (Конституционно-демократическую), в составлении проекта программы которой он принимал активное участие.

П.Н. Милюков вошел в историю как бессменный лидер партии, став в марте 1907 г. председателем ее ЦК. Он разрабатывал тактическую линию кадетов на всех этапах существования партии, был одним из лучших партийных публицистов и ораторов. По своим взглядам внутри партии он всегда занимал центристские позиции.

Все годы функционирования Государственной думы П.Н. Милюков оставался идейным вдохновителем и главой кадетской фракции, несмотря на то, что в состав I и II Думы не вошел из-за имущественного ценза.

В 1906 г. начал издаваться официальный печатный орган Конституционно-демократической партии - газета «Речь», одним из редакторов которой стал П.Н. Милюков. На ее страницах он публиковал свои многочисленные публицистические заметки, а также написал передовицы почти всех номеров, в которых освещал различные вопросы внутренней и внешней политики России.

июня 1907 г. правительство распустило II Думу, был издан новый избирательный закон. В результате выборов в III Думу П.Н. Милюков наконец вошел в ее состав. Несмотря на новые условия работы, тактика кадетской фракции сводилась к тому, чтобы активнее включиться в государственную деятельность через участие в работе Думы.

В III Думе П.Н. Милюков стал главным экспертом по внешнеполитическим вопросам, которыми занимался и в IV Думе, а также выступал по различным проблемам от имени фракции. Интересно, что в одной из своих речей он употребил по отношению к А.И. Гучкову, по собственным словам, «довольно сильное выражение», «хотя и вполне парламентарное», за что был вызван лидером октябристов на дуэль (которая, впрочем, так и не состоялась).

В первый период работы IV Думы, продолжавшийся со дня ее открытия 15 ноября 1912 г. до начала Первой мировой войны, фракция кадетов во главе с П.Н. Милюковым заостряла внимание на вопросах общеполитического значения, а также на «критике поведения правительства во внутренней жизни России, проводимой в форме запросов».

В конце 1915 г. П.Н. Милюков пережил глубокую личную трагедию: во время отступления от Бреста был убит его второй сын Сергей, ушедший на войну добровольцем в 1914 г.

После Февральской революции П.Н. Милюков принимал участие в формировании Временного правительства, в состав которого вошел как министр иностранных дел. После отречения Николая II пытался добиться сохранения в России монархии до созыва Учредительного собрания.

На министерском посту начался закат политической карьеры П.Н. Милюкова: война была непопулярна в народе, а он 18 апреля 1917 г. отправил союзникам ноту, в которой изложил свою внешнеполитическую доктрину: война до победного конца. В этом проявился главный недостаток П.Н. Милюкова-политика, стоивший ему карьеры: будучи убежден в правоте своих взглядов и твердо уверен в необходимости осуществления программных установок своей партии, он невозмутимо шел к поставленным целям, не обращая внимания на внешние влияния, на реальную обстановку в стране, на умонастроения населения. Проявление недовольства и демонстрации в столице после ноты П.Н. Милюкова вызвали отставку министра 2 мая 1917 г.

Весной - осенью 1917 г. П.Н. Милюков участвовал в политической жизни России как председатель ЦК Конституционно-демократической партии, член постоянного бюро Государственного совещания и Предпарламента. В августе 1917 г. на Государственном совещании в Москве, по словам В.А. Оболенского, П.Н. Милюков «недвусмысленно давал понять, что в той фазе, в которую вступила революция, Временное правительство обречено и что спасти Россию от анархии может только военная диктатура». Таким образом, он поддержал предложения генерала Л.Г. Корнилова. Тогда же он активно выступал с призывами к русской общественности о необходимости борьбы с большевизмом.

Большевистский переворот П.Н. Милюков не принял и стал использовать все свое влияние для борьбы с советским режимом. Он выступал за вооруженную борьбу, для которой стремился создать единый фронт. После октября 1917 г. он уехал в Москву для организации сопротивления большевикам. В ноябре 1917 г. участвовал в совещании представителей Антанты о борьбе с большевизмом. Отправившись в Новочеркасск, он присоединился к добровольческой военной организации генерала М.В. Алексеева. В январе 1918 г. входил в состав «Донского гражданского совета», созданного при Добровольческой армии генерала Л.Г. Корнилова, для которой написал декларацию. Был избран в Учредительное собрание от города Петрограда.

В мае 1918 г., в Киеве, от имени конференции кадетской партии П.Н. Милюков начал переговоры с германским командованием о необходимости финансирования антибольшевистского движения. На этот шаг убежденный сторонник Антанты решился лишь потому, что видел в Германии единственную тогда реальную силу, способную противостоять большевикам. Поскольку переговоры не были поддержаны большинством кадетов, он сложил с себя обязанности председателя ЦК партии (позднее он признал переговоры ошибочными).

Зимой - весной 1918 г. участвовал в организации подпольно действовавшего в Москве «Национального центра», был товарищем его председателя. В это же время П.Н. Милюков возобновил свою деятельность в качестве историка: в 1919 г. в Киеве вышла «История второй русской революции», переизданная в 1921 г. в Софии. В этой работе автор предложил глубокий анализ причин и значения революции 1917 г.

В ноябре 1918 г. П.Н. Милюков выехал в Западную Европу, чтобы добиться от союзников поддержки антибольшевистских сил. Некоторое время жил в Англии, где редактировал еженедельник «The New Russia», выпускавшийся на английском языке русским эмигрантским Освободительным комитетом. Выступал в печати и публицистике от имени Белого движения. В 1920 г. опубликовал в Лондоне книгу «Большевизм: международная опасность». Однако поражения белых армий на фронте и консервативная политика белых вождей, не сумевшая обеспечить Белому движению широкой народной поддержки, изменили его взгляды на способы избавления России от большевизма. После эвакуации войск генерала П.Н. Врангеля из Крыма в ноябре 1920 г. он признал, что «Россия не может быть освобождена вопреки воле народа».

В эти же годы П.Н. Милюков получил из Советской России трагическое известие о смерти от дизентерии дочери Натальи.

В 1920 г. П.Н. Милюков переехал в Париж, где возглавил Союз русских писателей и журналистов в Париже и совет профессоров во Франко-русском институте. В эмиграции П.Н. Милюков много писал и издавался: вышли его труды «Россия на переломе», «Эмиграция на перепутье», были начаты «Воспоминания», так и оставшиеся незавершенными.

В период с 27 апреля 1921 г. по 11 июня 1940 г. П.Н. Милюков редактировал выходившую в Париже газету «Последние новости». В ней много места уделялось новостям из Советской России. Начиная с 1921 г. П.Н. Милюков находил в России признаки возрождения и демократизации, которые, по его мнению, шли вопреки политике советского правительства. В 1935 г. умерла А.С. Милюкова. В том же году П.Н. Милюков женился на Н.В. Лавровой.

В условиях Второй мировой войны П.Н. Милюков безоговорочно был на стороне СССР, рассматривая Германию как агрессора. Он искренне радовался Сталинградской победе, оценивая ее как перелом в пользу СССР. 31 марта 1943 г., в возрасте 84 лет, П.Н. Милюков умер в Экс-ле-Бен, не дожив до победы, но до последних минут жизни оставаясь истинным патриотом родной страны. Он был похоронен на временном участке на кладбище в Экс-ле-Бен. Вскоре после окончания войны единственный из оставшихся в живых детей П.Н. Милюкова, его старший сын Николай, перевез гроб отца в Париж, в семейный склеп на кладбище Батильон, где ранее была похоронена А.С. Милюкова.

2. «Воспоминания»

Свои «Воспоминания» Павел Николаевич Милюков начал писать в начале Второй мировой войны В своей книге автор рассказывает о долгой жизни. Но поскольку ему привелось быть участником важнейших для истории России событий, как всплеск освободительного движения на рубеже веков, революции 1905 - 1917 годов, становление российского парламентаризма, падение самодержавия и создания временного правительства, мемуары Милюкова приобретают значение документа эпохи, отраженного в сознании одного из ее героев.

Известно, что мемуары всегда представляют собой исторический источник специфического рода: на них неизбежно лежит отпечаток субъективности в восприятии автором тех или иных фактов или явлений и в отборе их для своего рассказа. С «Воспоминаниями» Милюкова дело обстоит еще сложнее, поскольку при их написании он был лишен возможности пользоваться документами, литературой, какими бы то ни было материалами уточняющими и дополняющими свидетельства его исключительной памяти.

Впервые «Воспоминания были выпущены в 1955 году эмигрантским издательством имени Чехова в Нью-Йорке под редакцией профессоров М.М. Карповича и Б.И. Элькина, принадлежащих к близкому окружению Павла Николаевича. В предисловии от редакторов было указано, что как явствует из составленного автором подробного оглавления, он поставил перед собой цель довести воспоминания до большевистского переворота, однако смерть помешала осуществить этот замысел. В законченном виде изложение доведено только лишь до главы, посвященной июльскому восстанию 1917 года и его последствиям.

Редакторы сообщали также, что готовя книгу к изданию, они дополнили пробелы, оставленные автором в рукописи в связи с недостатком справочных материалов, исправили имевшиеся ошибки в датах и именах, опустили некоторые резкие суждения «чисто личного свойства».

О своей политической деятельности Милюков писал и в других своих мемуарных работах, напечатанных еще при его жизни. Но там читатель не найдет ни многих существенных подробностей, введенных в воспоминания, не имеющихся в них элементов политической исповеди.. Что же касается разделов о детстве, юности и начальных шагах Милюкова на научном и политическом поприще, то они впервые дают достаточно полную картину внутреннего развития и роста выдающегося русского ученого и политического деятеля.

Отношение к Милюкову его современников на протяжении всей его жизни оставалось сложным и противоречивым, оценки его личности - зачастую полярно противоположными. У него всегда было множество врагов, и в то же время не мало друзей. Иногда друзья становились врагами, но бывало правда и наоборот. В мемуарной литературе трудно найти беспристрастные, не окрашенные личным отношением суждения об этом неординарном человеке.

Умение гибко лавировать между политическими крайностями, стремление к поиску взаимоприемлемых решений уживались в Милюкове с незаурядным личным мужеством, многократно проявленные им в решительные моменты жизни. Как свидетельствовал близко знавший Павла Николаевича князь В.А. Оболенский у него совершенно отсутствовал рефлекс страха.

О работоспособности Милюкова ходили легенды. За день он успевал сделать огромное количество дел, всю жизнь, ежедневно писал серьезные аналитические статьи, работал над книгами. Составленный в 1930 году библиографический перечень его научных трудов составил 38 машинописных листов.

В «Воспоминаниях» подробно рассказана жизнь автора до лета 1917 года, как же складывалась ситуация дальше мы можем узнать из других воспоминаний: Милюков П.Н. История второй русской революции., вып.2. - София 1921.

«Воспоминания разделены автором на 9 частей, и как свойственно для историка, имеют четкую периодизацию В первой части «От детства к юности» (1859 - 1873) автор рассказывает о первых годах своей жизни, из повествования мы можем узнать не только о его жизни, но и о жизни и быте людей того времени. Вторая часть книги рассказывает о последних гимназических годах Павла Николаевича 1873 - 1877 о первых его музыкальных, литературных и других увлечениях, как и в других частях книги поражают и удивляют подробно передаваемые автором впечатления об увиденном прочувствованном и осмысленном. В третьей части автор делится впечатлениями о своей жизни в университетские годы. Здесь к примеру мы можем увидеть подробные психологические портреты таких выдающихся историков того времени, как Василий Осипович Ключевский. «От студента к учителю и ученому» охватывает 1882 - 1894 годы, как и в других частях автор пишет не только о своей работе, но и о своей личной жизни, его неимоверной энергии хватало не только для работы, но оставались силы и для посещения театра, концертов, сбора личной библиотеки, создавать которую на протяжении всей жизни он начинал с нуля три или четыре раза.

Начиная с 1895 года П.Н. Милюков много путешествовал, Сначала он рассказывает о ссылке в Рязань, затем о путешествии в Болгарию и Македонию, о первом периоде жизни в Петербурге, о поездках в Америку и Англию. Всем этим скитаниям посвящена пятая часть книги, охватывающая 1895 - 1905 годы жизни автора.

Последние части книги - с шестой по девятую, рассказывают о политической жизни Милюкова в годы российских революций, отсюда мы можем узнать о ходе первой и второй революций в России, о создании партии кадетов и ее деятельности. Данная часть «Воспоминаний представляет большой интерес для ученых историков, и любителей российской истории этого периода. Как уже говорилось выше, автор не успел довести воспоминания до запланированного момента своей жизни, то есть октября - ноября 1917 года, но и рассказанного Милюковым очень сильно помогло историкам в изучении данного периода российской истории.

Заключение

Как и вся мемуарная литература, данная книга полна субъективных мнений и взглядов автора, однако в то же время она передает в полной мере взгляды образованных людей того времени, как самого Милюкова, так и его единомышленников.

В мемуарах автор рассказывает о большом периоде своей жизни, за 58 лет в жизни происходит много событий, интересным является к примеру то, что взгляды автора на одни и те же явления меняются с течением жизни и они подробно описываются в данной книге. Этот показатель помогает довольно полно представить интересы, взгляды, характер автора.

Тот факт, что автор был лишен доступа к различного рода документальным источникам несколько уменьшает ценность данной книги с точки зрения историков, так как документально не подтвержденные факты, как нам известно, постоянно вызывают споры историков. Однако это не5 уменьшает ценности книги для любителей интеллектуального чтения.

Книга Воспоминаний Милюкова, на протяжении пятидесяти лет издавалась несколько раз, она заслужила популярность за пределами России, а после развала СССР с нею смогли ознакомиться и в России. В России за последние 15 лет она также издавалась несколько раз.

Как и любую мемуарную литературу очень сложно читать «одним махом», так как огромное количество событий и мнений одного человека очень часто противоречащих друг другу сложны для восприятия. Но данная книга воспоминаний очень четко разделена по периодам, что говорит не только о том, что автор был человеком строгим и очень организованным, но и позволяет читать ее выборочно, к примеру знакомиться только с политическими аспектами жизни П.Н. Милюкова.

Список использованных источников

1. Сочинения П.Н. Милюкова

Милюков П.Н. История второй русской революции. Вып.1 - 3. Париж, 1921 - 1924.

Милюков П.Н. История второй русской революции., вып.2. - София 1921.

Милюков П. Эмиграция на перепутье. Париж, 1926.

Милюков П.Н. Россия на переломе: Большевистский период русской революции. Т.1 - 2. Париж, 1927.

Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. Париж, 1937.

Милюков П.Н. «Воспоминания. - Нью-Йорк.: Издательство имени Чехова., 1955.

Милюков П.Н. Воспоминания (1859 - 1917). В 2 т. М., 1990.

Милюков Павел Николаевич. «Воспоминания» - М.: Вагриус., 2001.,

Милюков П.Н. Живой Пушкин. М., 1997.

Библиография изданий о П.Н. Милюкове.

12. Александров, Сергей Александрович(1960-). Лидер российских кадетов П.Н. Милюков в эмиграции / Послесл. М.Г. Вандалковской; [Ассоц. исследователей рос. о-ва XX в.]. - М. : АИРО-XX, 1996. - 151 с. : ил

13. Вакар Н.П. Н. Милюков в изгнании // Новый журнал 1943 №6, стр. 375.

14. Вандалковская, Маргарита Георгиевна. П.Н. Милюков, А,А. Кизеветтер: история и политика / Рос. акад. наук. Ин-т рос. истории. - М. : Наука, 1992. - 285, с.

15. Вернадский Г.В. П.Н. Милюков и место развитие русского народа // Новый журнал., 1964. № 74., стр. 255.

Гессен И.В. Годы изгнания: Жизненный отчет. Париж, 1979.

Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром - М., 1982.

18. Думова, Наталья Георгиевна. Черчилль и Милюков против Советской России / АН СССР. - М. : Наука, 1989. - 202,

19. Карпович М.М. П.Н. Милюков как историк // Новый журнал. 1943. №6.сир. 366.

Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий - Прага., 1929.

21. Макушин, Александр Васильевич. П.Н. Милюков: путь в исторической науке и переход к политической деятельности (конец 1870-х - начало 1900-х гг.) : Автореф. дис. на соиск. учен. степ. к.ист.н. : Спец. 07.00.02 / [Воронеж. гос. ун-т]. - Воронеж, 1998. - 24 с.

П.Н. Милюков: историк, политик, дипломат: Материалы междунар. науч. конф., Москва, 26-27 мая 1999 г. / [Редкол.: В.В. Шелохаев (отв. ред.) и др.]. - М. : Росспэн, 2000. - 558, с

23. Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. Париж, 1988.

24. Платонов, Сергей Федорович(1860-1933). Письма русских историков: (С.Ф. Платонов, П.Н. Милюков) / [Сост.: д.ист.н. В.П. Корзун и др.]; М-во образования РФ, Ом. гос. ун-т. - Омск: Полиграфист, 2003. - 304, с

Руткевич, Наталия Алексеевна. Философия истории российского лдиберализма: П.Б. Струве и П.Н. Милюков: (Сравнит. анализ) : Автореф. дис. на соиск. учен. степ. к.филос.н. : Спец. 09.00.11 / Руткевич Н.А.; Рос. акад. наук, Ин-т философии. - М., 2002. - 26 с

26. Савич Н.В. Воспоминания. СПб., 1993.

Седых А. Далекие, близкие - Нью-Йорк., 1970.

28. Трибунский, Павел Александрович. П.Н. Милюков как историк русской исторической мысли: Автореф. дис. На соиск. учен. степ. к.ист.н. : Спец. 07.00.09 / [Рос. гос. гуманит. ун-т]. - М., 2001. - 22, с

29. Тыркова-Вильямс А.В. На путях к свободе. Лондон,1990.

Шульгин В.В. 1917 - 1919//Лица: Биографический альманах. М.;СПб., 1994. Ч.5. С.121 - 328.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.